Свет проклятых звёзд

Переведённая на Синдарин легенда

Золотые лучи, проникая сквозь сухие кроны, раскрасили воздух искрящимися полосками, и молодая поросль заиграла живыми зелёными оттенками.

Напевая мелодию без слов, Эльдалотэ закружилась на траве, сбросив накидку. Тёплый ветер играл волнами волос эльфийки и лёгкой тканью платья. Зрелище завораживало, Ангарато улыбался, но на сердце было тоскливо. Зелёный… Везде зелёный и золотой. Как во дворце Арафинвэ. Но даже там палитра цвета была разнообразнее, чем в этом лесу. С нарастающей давящей печалью подумав, что Валинор, заново расцветая после гибели Древ, был всё равно намного красивее этого блёклого подобия растительности, эльф перевёл взгляд на невесту, в которой не сиял слившийся воедино свет Телпериона и Лаурелин, однако Эльдалотэ была прекрасна. В эльфийке, совсем ещё юной, но видевшей так много ужасного, скрывалось таинственное, дивное очарование, колючий холод севера и нежнейшие цветы Благословенного Края.

Эльдалотэ заметила взгляд возлюбленного и остановилась.

— Когда мы придём в Дориат, — улыбнулась дева, — снова окажемся под защитой Айну. И никакое зло не коснётся нас. Майэ Мелиан лучше других Владык Арды — она единственная приняла Замысел Эру и не стала идти против него, не увела эльфов с их земли, но окружила заботой и любовью, словно мама.

Сев на траву рядом с Ангарато, Эльдалотэ коснулась ладонью его щеки, нежно поглаживая пальцами кожу.

— Однажды, — мечтательно произнесла дева, — мы тоже станем родителями. Я буду петь нашим детям колыбельные. Ты научишь меня песням, которые пела тебе мама?

«Эльдалотэ идеализирует семью, — подумал эльф, — потому что не знает, что это такое. Не чувствовала ревности к младшим, не обижалась на недостаточное внимание мамы и папы, не сталкивалась с тем, что близкий родственник оказался ничтожеством».

— Маме не приходилось петь колыбельные нам с братом, — с нежностью накрыв своей рукой ладонь девы, печально улыбнулся Ангарато. — Когда приходило время сна, мы послушно ложились и делали вид, что сразу же заснули. Чтобы потом играть, сколько вздумается, когда взрослые уйдут.

— Обманывать маму некрасиво! — очень серьёзно возмутилась Эльдалотэ. — Но зато теперь я знаю, чего ожидать от твоих сыновей. И колыбельные, видимо, придётся придумывать самой, когда родятся послушные дочери.

— Я знаю одну песню, — с грустной усмешкой сказал Ангарато, — её пела мама нашей младшей сестрёнке, которая родилась незадолго до падения на Валинор тьмы. И, когда Куруфинвэ поднял мятеж, когда дядя повёл народ прочь из Валинора и стало ясно, что придётся расстаться, мама, зная, что я слышу, запела эту песню, сидя у колыбели.

Света луч, в кромешной тьме

В сердцах зажги огни,

К душе проникни в этой мгле,

Надежды воскреси.

Пусть этот луч добра

Сумеет увести

Вас от дорог всех бед и зла,

Что часто на пути.

Я верю в эту силу Света и Добра.

Твой мир спасёт она одна.

Сердца послушай стук, сомненья прогони,

Вслушайся в музыку своей души!

Вслушайся в эти звуки —

В сказочный напев,

В них найдёшь на всё ответ

И силы для побед.

Я верю в эту силу Света и Добра:

Твой мир спасёт она одна.

Сердца послушай стук, сомненья прогони,

Вслушайся в музыку своей души.

Ангарато замолчал, закрыв глаза и сильнее прижав ладонь любимой к щеке.

— Тогда пролились слёзы, — прошептал эльф, — и некому было утешить плачущих. Мы больше не верили Айнур, их слова бы не успокоили даже тех, кто остался в Амане. Поэтому даже в песнях звучала надежда лишь на самих себя.

***

— Синдар должны быть уверены, что мы избранники Валар, их посланники и любимые ученики, — сидя за столом рядом с Турукано, его семьёй и другими летописцами, говорил Умник, — мы уже поняли, как сильна вера лорда Новэ в Вала Улмо. Поэтому мы должны казаться покорными валандилями! И летопись обязана это отражать в полной мере.

— Ты всерьёз полагаешь, — начал искать среди стопки листов нужный текст молодой книжник, тоже учившийся у Квеннара, — будто Синдар настолько наивны, что примут твои сказки за чистый благородный металл, не заметив в нём чёрных примесей?

— А что не так, Воронвэ? — без тени иронии спросила Иттариэль. — Какая разница, правда это или нет? Кельсамо написал потрясающе красивую легенду, перевёл её на Синдарин и теперь нам действительно есть, что рассказать о себе, и о том, как нас любят Валар.

— Ты не понимаешь, принцесса, — настаивал Воронвэ, — такая легенда оставляет слишком много вопросов. Просто вчитайся! Вслушайся!

Сделав глубокий вдох, не обращая внимания на осуждающий взгляд автора, летописец начал декламировать.

— Прекрасная история! — вдохновенно произнесла Иттариэль. — Очень красивая и пробирающая до дрожи!

— Не думаю, — поджал губы Воронвэ, — что все Синдар рассуждают, как прекрасные принцессы.

— А жаль, — невинно улыбнулась Ириссэ.

— Я, слушая эту легенду, — молодой летописец не унимался, — сразу задаюсь вопросом — почему Манвэ не помог Маэдросу раньше?

— Мы ушли с Земли Валар, — напомнил Турукано, — поэтому и склонны винить Айнур. А те, кто им верит, не станут искать здесь подвох, видя только помощь Манвэ — прилетевшего орла.

— Манвэ не помог, — вступился за свою интерпретацию легенды Умник, — потому что Маэдрос его об этом не просил! Он никого не просил помочь, даже Финдекано. Он умолял о смерти!

— Значит, Орёл был послан, чтобы помочь Фингону убить собрата, — хищно усмехнулась Ириссэ. — Добрый-добрый владыка Манвэ!

— А я знаю, почему ты придираешься к Умнику, — неожиданно громко высказала Иттариэль Воронвэ. — Ты завидуешь его таланту! Кельсамо написал потрясающую воображение легенду, а ты на подобное не способен!

— Не надо, доченька, — примирительно произнёс Турукано. — Лучше, если вопросы будут заданы сейчас.

— Зачем Финьо пошёл к Морготу с арфой? — деловито поинтересовалась Ириссэ. — По голове стукнуть хотел?

Вспомнив «Сказку про Истинного Короля», написанную Акларикветом и его соавторами, эльфы рассмеялись.

— Ещё вопросы, — обречённо спросил Умник, мысленно подбирая строки для песни про Эльдалотэ. Нолдо для себя давно решил, что в летописях ни слова не напишет про Ангарато, зато любимая эльфийка обязательно будет воспеваться, как прекраснейшая дева не королевского рода.

Турукано промолчал. Свои вопросы он задал брату лично, и, если никто больше не думал о подобном, то не стóит наводить их на подобные размышления.

— Вопросы возникнут, — сказал Умник, видя, что молчание затянулось, — если начнёт всплывать правда о нашем возвращении в Эндорэ. Но тогда их зададут уже не нам.

— Летописец прав, — согласился принц. — Легенда хороша и останется такой, как есть сейчас. Текст должны знать все. Рассказывать и петь. Умник, учитель бы гордился тобой.

— Принц Турукано, — вошёл вдруг в шатёр Глорфиндел, блистательно улыбаясь и подчёркнуто церемонно кланяясь, — к тебе прибыла сестра — леди Артанис. А ко мне — мой любимый пламенный противник, страстно желающий победить меня. Поэтому, мой принц, позволь проводить к тебе сестру, а самому продолжить начатое обучение Айканаро правильно падать на лопатки, не получая при этом некрасивые синяки.

— Позволяю, — очень удивлённо сказал сын Нолофинвэ.

— Нет, брат, подожди! — вскочила с места Ириссэ. — С Артанис я поговорю сама.

Помешкав мгновение, Турукано согласно кивнул.

***

С превосходством взглянув на Воронвэ, мысленно припомнив эльфу родню — добытчиков руды и минералов, но не мастеров огранки и обработки, и тем более не имеющих никакого отношения к поэзии, Умник собрал записи и пошёл к себе в шатёр.

Страсть в сердце утихла, осталась невыносимая, сжигающая душу изнутри тоска о потерянной любви. Летописец чувствовал — успех воссияет на его пути, принц Турукано благоволит ученику великого Квеннара, но купаться в лучах славы одному…

Остановившись у шатра, Умник не вошёл внутрь, а развернулся и направился к берегу моря, как вдруг его окликнула принцесса Иттариэль.

— Кельсамо! — зазвенел серебряным колокольчиком голос. — Постой!

Подбежав к почтительно склонившемуся летописцу, дочь Турукано тронула его за плечо.

— Не слушай их, — твёрдо заявила эльфийка, — твои тексты прекрасны! И те, что просто излагают события истории, и стихи, и… Легенды! Создатель Эру! Это потрясающе! Расскажи ещё что-нибудь, пожалуйста! Хочешь… Хочешь подарю перстень?

Тонкие прохладные пальцы схватили руку летописца, в ладони сверкнул таинственно и немного пугающе крупный раухтопаз в обрамлении чернённого серебра. Увидев редкий камень, Умник даже забыл о смущении.

— Кольцо очень красивое! — восторженно произнесла принцесса. — Но ты не бойся, бери, мне оно не подходит. Не то, чтобы не нравится… Просто… Мрачное. А я люблю свет. Мне этот перстень подарила Ириссэ, а я дарю тебе. Потому что легенды стóят гораздо дороже любых сокровищ. Особенно, если история про любовь.

Ученик Квеннара смущённо улыбнулся.

— Однажды, — заговорил книжник, — юный Нолдо, одинокий и всеми непонятый, чувствующий себя чужим даже с роднёй, увидел прекрасную деву. С этого момента он старался быть поблизости от обожаемой и страстно желанной красавицы, но… Она полюбила другого.

Я теперь не знаю, как твои дела…

Нас с тобою случай свёл в бескрайних льдах.

Может, это кажется, но, всё же,

На других совсем ты не похожа,

Смотришь сквозь меня — тебя, конечно, где-то ждут.

Сожалею, что к тебе не подошёл,

О погоде разговор я не завёл.

Волосы, как Солнце, золотые,

И глаза сияют голубые,

Что погожим днём, казалось, будто дождь пошёл,

Волосы, как солнце, золотые,

И глаза сияют голубые,

Растворился в небе платья синий шёлк.

Но…

Умник оборвал строфу и посмотрел на восхищённую принцессу.

— И с кем же останется дева? — спросила Иттариэль, смущаясь. Разумеется, юная эльфийка подумала, что история про неё.

— Не знаю, — вздохнул ученик Квеннара, — могу лишь сказать, что одинокий и непонятый Нолдо никогда не отступит, пытаясь добиться своей любви.

— Спасибо! — захлопала в ладоши Иттариэль. — Моя благодарность безбрежна, словно небосклон! Буду с нетерпением и трепетом ждать новых историй!

Проводив взглядом принцессу, Умник всё-таки зашёл в шатёр.

— Мы с тобой расстались, Эльдалотэ, — прошептал Нолдо окончание стихотворения, — но, не помня обо мне,

Ты ко мне приходишь, Эльдалотэ,

Пусть пока что лишь во сне.

«Я не забуду тебя, — подумал летописец, — никогда не забуду. И ты не забудешь. Я всё для этого сделаю!»

***

— Сияешь великолепием, сестра! — картинно восхитилась Ириссэ, стискивая Артанис в объятиях. — Как ты похорошела, отогревшись в лучах Анар! Но и осторожность твоя заметна — кожа осталась белоснежной. Не гуляешь в полдень?

Дочь Арафинвэ сдержанно улыбнулась, позволяя себя тискать, но не отвечая взаимностью.

— Ладно, я всё поняла, — посерьёзнела Ириссэ, — нолдоран прислал к вам гонца с требованием вассальной присяги?

— Нолдоран? — осторожно переспросила Артанис.

— Именно, — кивнула дочь Нолофинвэ. — Нолдоран. Пойдём, дорогая сестра. Сегодня чудесная погода! Посидим на траве, выпьем вина из синих ягод, обсудим последние новости. Ты же сама прекрасно знаешь, что мужчины ничего не смыслят в мире, всё делают неправильно, и способны испортить и разрушить даже то, что, казалось бы, прочно и монолитно. Не то, что мы, женщины.

Едва заметно кивнув, Артанис пошла вслед за кузиной, сделавшей знак слугам подготовить для леди полянку.

— Твой Айканаро — находка! — рассмеялась вдруг Ириссэ. — Все мужчины сейчас будут заняты наблюдением за поединком, а потом и сами присоединятся к веселью. Поэтому нам никто не помешает.

Приобняв сестру за плечо, дочь Нолофинвэ вздохнула.

— Знаешь, — сказала она печально, — чтобы всё понять, нужно увидеться с Нельо. Если он ещё в лагере нолдорана, поговори с ним. И, знаешь… — Ириссэ поджала губы, хмыкнула. — Его пушистые ресницы совсем не изменились. Я их опять считала, как в детстве.

Артанис почувствовала пробежавший по спине холодок.

— А ещё, — голос Ириссэ дрогнул, — передай Финьо, что я по-прежнему надеюсь на его благоразумие.

— Я буду очень признательна, — сухо сказала Артанис, — если ты пояснишь.

Эльфийки сели на расстеленный поверх густой шелковистой травы синий бархат с пышными кистями из скрученных серебряных нитей, взяли бокалы и пригубили терпкое, непривычного вкуса, вино.

— А что тут пояснять? — спросила Ириссэ. — Чем, как ты полагаешь, отличается предательство от прозрения?

— Послевкусием, — не задумываясь, ответила Артанис. — Шлейфом аромата. После дождя может сиять радуга, или образоваться грязь под ногами. В этом и различие.

— Поговори с Нельо, — повторила дочь Нолофинвэ.

— Хорошо, — равнодушно согласилась Нэрвен. — Но ты, похоже, неправильно меня поняла. Я еду к дяде Нолофинвэ, чтобы отказать ему в присяге.

— Крайне любопытно, — заинтересовалась сестра Турукано. — На каком же основании?

— Род Финдарато Инголдо, — медленно произнесла дочь Арафинвэ, — не Нолдор. Мы Тэлери, близкая родня Ольвэ Альквалондского. Мы не обязаны подчиняться нолдорану, и подобные требования со стороны сына короля Финвэ просто смешны.

— Браво, сестра! — Ириссэ отставила опустевший бокал и захлопала в ладоши. — Браво! Теперь я уверена, мы найдём множество общих тем для чисто женского разговора. Не о политике.

Артанис сдержанно кивнула и подняла бокал, давая понять слугам, что пора налить леди вина.

— За понимание, — произнесла тост дочь Арафинвэ, — между разными народами.

— И за радугу после дождя, — подмигнула Ириссэ. — А грязь оставим тем, кто её заслуживает.

***

Шнуровку затягивали очень осторожно, снадобья и мази практически лишили способности чувствовать тело, однако Нельяфинвэ всё равно ощущал, как позвонки, фиксируемые плотной тканью с жёсткими деревянными вставками, щёлкают, принимая более правильное положение. Плечи по-прежнему оставались на разной высоте, правая лопатка выпирала уродливым выростом на спине, но корсет стягивал тело, заставляя его вернуться в нормальное состояние. Конечно, увы, не сразу.

Когда на шее закрепили жёсткий воротник, и подбородок лёг на обшитый мягкой тканью слегка изогнутый край, Феаноринг понял, что ему стало намного лучше. Обретшее опору тело радовалось возможности двигаться, не боясь вышибающих слёзы приступов боли. Согнутую в локте правую руку, на которой уже было совсем мало бинтов, примотали к торсу, осталось лишь одеться и попробовать сесть в специально сделанное кресло, чтобы впервые после плена увидеть небо над головой.

С горечью думая, что шнуровки теперь завязывать не сможет, сын Феанаро твёрдо решил сделать всё, чтобы научиться справляться с лентами и верёвками одной рукой, а пока придётся использовать на одежде только застёжки-ремешки. Мысль о вечной несамостоятельности вызывала стойкое отвращение, в сердце вскипела злость.

— Дай мне костыль! — практически без хрипа, сказал ближайшему знахарю Нельяфинвэ. — Я встану сам.

Никто не стал спорить, напротив, бросились помогать, поддерживая под левый локоть. Очень осторожно поднявшись на ноги, Феаноринг, тяжело опираясь на шлифованный деревянный костыль, замер, чувствуя, как нарастает боль в бедренном суставе, как дрожат ослабшие мышцы, и начинает кружиться голова.

Бросив испепеляющий взгляд на кресло с колёсами, Нельяфинвэ твёрдо решил, что никогда, ни под каким предлогом в него не сядет.

— Я пойду на улицу своими ногами, — дрожащим, с металлическим скрежетом голосом произнёс Нолдо. — А вы не дайте мне упасть. Но не более!

Знахари согласно кивнули.

***

Полог шатра медленно отодвинулся, и, делая осторожные, короткие шаги, лорд Маэдрос переступил порог и поднял полные боли и ненависти глаза к взлетающему в зенит дневному светилу. Золотому на лазурно-синем. Нолдор видели сына Феанаро и многие приветствовали его, искренне и тепло. Те же, кто таил злобу, промолчали, отворачиваясь, но Маэдрос не обращал внимания ни на благоволящих ему, ни на потенциальных врагов. Нолдо смотрел вверх, замечая каждое малейшее изменение контуров белых и серых облаков, каждый взмах крыльев птиц, и каждый оттенок синего и голубого на сияющем небосклоне. Прилетевший с востока тёплый ветер растрепал отрастающие огненно-пепельные волосы, подтолкнул вперёд.

И лорд Маэдрос сделал ещё один осторожный шаг.

Примечание к части Песни:

Гр. Чёрный кофе "Света луч"

Игорь Николаев "Незнакомка"