Свет проклятых звёзд

Великая ценность неувядающей красоты

Стряхнув с маскировочного плаща снег, Эрьярон повернул рычаги тайного входа в подземелье, прошептав слово-ключ. Перед тем, как исчезнуть во мраке, эльф зачем-то обернулся, проверяя, не оставил ли следов, хотя и знал — беспокоиться не о чем, бдительность не ослаблялась ни на миг.

Арда менялась безвозвратно, кто-то всё больше тосковал о прошлом, однако перемены были и в лучшую сторону: Майя Ариэн по-своему перекроила многое, следуя лишь одной ей понятной логике, некоторые вещи казались чудовищными, однако то, как лучи Анар повлияли на снег, не могло не радовать — белоснежный покров стал гораздо плотнее, чем тот, который приходилось преодолевать во тьме Хэлкараксэ, поэтому теперь, правильно распределяя вес тела, можно ходить, не только не проваливаясь в сугробы, но и не выдавая себя отпечатками обуви. Конечно, у Младших так не получалось, и это обстоятельство, вкупе с тысячей других, вызывало досаду и ощущение безнадёжности попыток обучить атани-ататани хоть чему-нибудь полезному.

Отбросив неприятные мысли и сосредоточившись на том, кому и какие письма необходимо раздать, верный короля Финдарато Инголдо двинулся сквозь мрак путаных коридоров, в которых заблудился бы любой, не знавший правильной дороги и не умевший распознавать оставленные Гельмиром отметины, указывавшие верное направление.

— Ха-ха-ха! А вот и гонец! — загоготали из-за поворота коридора, где находилось небольшое богатое рыбой озерцо. На его берегу часто кто-то разбивал лагерь и веселился, прихватив с собой выпивку, а закуску ловя и готовя по мере необходимости. На этот раз здесь оказались хорошо знакомые ногродские наугрим, уже изрядно хмельные. — Привет, кхулум! Ответ привёз?

Эрьярон коротко кивнул.

— Садись, выпей с нами!

Эльф сам не заметил, как оказался у костра с огромной флягой в руках.

— Твой король очень удачно исчез из города, — загоготал рыжий оружейник, часто курсировавший между Ногродом, Таргелионом, Тол-Сирионом и с недавних пор — Нарготрондом. — Его разыскивает ваш главный нолдоср…

Гном осёкся, переглянулся с собратьями, и наугрим покатились со смеху.

— Не выражайся так при эльфах, — пожурил приятеля седобородый лысый торговец. — Тебя Эол плохому научил.

— Ваш Эол был не далёк от истины, — процедил сквозь зубы Эрьярон, выпив больше, чем собирался. — В целом, ответ моего короля вы и так знаете, поскольку он не поменялся с прошлого раза: о местонахождении не сообщать, в Нарготронде правят сейчас лорды, которые не имеют права ничего решать без владыки, принц тоже не может подписывать бумаги, поэтому верховный нолдо… ран должен ждать возвращения Короля-Солнце.

— Может, расскажешь по секрету, где Фелагунд? — подмигнул рыжий оружейник. — Нам-то можно знать.

— Это и не секрет вовсе, — пожал плечами эльф, критически рассматривая жареную рыбу, — король устал от забот и уехал к родне. Просто владыка Фелагунд не хочет сообщать о месте, где охотится, чтобы его не заставляли решать дела государства. Сами посудите: если я выдам, где мой король, к нему тут же нагрянут гонцы. Отдых не удастся.

— За наших владык! — поднял тост самый пьяный гном, который, казалось, спал.

— За тех, кого мы сами признаём владыками, — многозначительно уточнил Эрьярон, выпил, отдал флягу и поднялся. — Ответ Фелагунда для вас и всех остальных таков: «Вернусь — всё сам решу».

— Замечательно! — обрадовался оружейник. — Именно на это я и рассчитывал.

— Все рассчитывали, — уточнил лысый собрат. — Мы погостим у вас ещё немного, а как мороз спадёт, двинемся в путь. Сани у нас по любым сугробам пройдут, а вот носы, увы, замерзают. Так что, кхулум, заходи на огонёк, как с делами покончишь.

Эрьярон кивнул и снова, погрузившись в не самые приятные размышления, двинулся вниз по створчатому коридору, всё больше напоминавшему дворец. Весёлый смех удалялся, а впереди был полумрак и тишина.

***

Равнодушно взглянув на письмо от старшего брата, Гвиндор фыркнул, словно лис, унюхавший что-то неприятное, и отвернулся к незаконченной картине, около которой лежала двустворчатая ракушка, залитая в кубик смолы.

— Думаешь со всеми подарками Гельмира так поступать? — улыбнулась Солмелиэ-Лайталиэль, помня, как маленький Гвиндор, боясь не найти жемчужину, не стал открывать раковину, которую достал из озера брат, и попросил превратить её в украшение для стола. Теперь надежда, что сокровище внутри всё-таки есть, никогда не умрёт. — Письмо тоже читать не станешь, чтобы ничем себя не расстроить?

— Я лорд! — снова фыркнул юный эльф. — Делаю, что хочу.

«Сейчас снова напомнит, что родился у великого охотника, который кормил весь народ Нолдор в Хэлкараксэ, доставая со дна моря чудовищ, — с досадой подумала супруга Гельмира, всё ещё мило улыбаясь, — потом скажет, что его мать — единственная во всём Нарготронде женщина-тавариль из народа Хранителей Леса. Это всё, разумеется, веские причины задирать нос даже ребёнку, который ещё ничего в своей жизни не сделал».

— Да, — согласилась эльфийка, не желая спорить с капризным юнцом, который непременно расскажет матери, как его не уважали в отсутствие главной леди семьи, а портить отношения со свекровью явно не стоило, — письмо твоё, и ты вправе сжечь его, не читая. Но я уверена: Гельмир написал много интересного. — Солмелиэ посмотрела на сияющую золотой краской картину: — Озеро Иврин?

— Да, — Гвиндор насупился. — Не хочу дорисовывать. Мне плохой сон приснился.

— Расскажешь? — леди села за стол, ближе к брату мужа.

Юный лорд нахмурился, подошёл к картине, с подозрением взглянул на гостью.

— Я красиво нарисовал, — даже не спросил, а констатировал факт эльф.

— Когда закончишь, станет ещё лучше, — Солмелиэ не стала обижать мальчика напоминанием, что пока хвастаться рано да и нечем особо.

— Мама назвала бы это шедевром, — напомнил, как правильно разговаривать с лордами, Гвиндор. — Мне приснилось, — взгляд эльфа снова усремился на рисунок, — будто всё, что я люблю принадлежит кому-то другому. Тому, кто совсем не ценит красоты моего озера, солнечного света, тепла и свободы. Ему ничего этого не нужно, он… Плохой.

— Да, — с удивлением согласилась супруга Гельмира, — это правдивый сон. Всё, что мы любим, хочет уничтожить один из Айнур.

— Моргот, знаю, — Гвиндор со злобой посмотрел в пустой стакан для смачивания кисточек. — Но во сне был не он. Я не видел лица, не запомнил голоса. Я просто не хочу, чтобы у меня забрали моё озеро.

— Оно не твоё, лорд, — покачала головой эльфийка, — потому что находится не в Нарготронде. А твои владения здесь.

— Люблю — значит, моё.

— Пусть плохой сон тебя не беспокоит, — улыбнулась Солмелиэ. — Ты так воспринимаешь природу, потому что родился под землёй и не можешь часто выходить из пещер. Для тебя небо, ветер и светила — нечто диковинное, недоступное, а для остальных, живущих по ту сторону каменных сводов, — красота обыденна. Но это не значит, что на Тол-Сирионе не ценят великолепие солнечной и лунной дорог на волнах.

— Я прочитаю письмо, — неожиданно повеселел Гвиндор, оторвался от пустого стакана с кисточками, сел за стол. — В одиночестве.

Леди кивнула и вышла за дверь. Звать брата мужа гулять с другими мальчишками — пустое занятие: либо не пойдёт, либо в итоге начнётся драка. Наказывать юного лорда — себе дороже. Пусть лучше занимается любимым делом, а супруге мастера Гельмира есть, что обсудить с подругой, пока их сыновья вместе веселятся в любимой пещере.

Может быть, действительно, беспокоиться не о чем.

***

Просторный подземный зал, подсвеченный разноцветными фонарями, загоравшимися и гаснувшими по очереди, создававшими таким образом чарующие сочетания оттенков, был оборудован специально для детских игр, где можно было найти сотни интересных занятий по душе: забраться по канатам на высоченный потолок, разрисовать каменную глыбу, попробовать себя в качестве скульптора, музыканта, строителя или разобраться в военном деле, составляя карты, стреляя из лука и практикуя удары мечом или копьём по специальным подвижным мишеням. Двигая фигурки на досках, более усидчивые дети выигрывали друг у друга сладости и поделки.

— Короля нет в городе, — всегда спокойный и послушный Эдрахиль сегодня был, как никогда, боек и, забравшись на потолок, одной рукой держась за канат, другой размахивал деревянным мечом, — поэтому владыкой буду я. Подчиняйся, Ормир!

— Не буду! — полез за другом сын Гельмира. — Если король уехал, он оставляет наместника! А если не оставил — правит совет! Ты в него не входишь!

— Это всё не так! — заявил юный лорд, угрожая несогласному «подданному» оружием.

— Сынок! Не будь глупым мальчишкой! — слова мамы мгновенно изменили Эдрахиля — золотоволосый эльф сразу же растерял весь напускной гонор и снова превратился в милого ребёнка.

— Прости, прошу! Я тебя люблю! — крикнул он сверху, начав спускаться.

— Так-то лучше! — рассмеялся Ормир. — Маменькин сосунок.

— Как ты меня назвал?! — второй сын Орикона спрыгнул на каменный пол, выстланный имитацией газона, сделанной из многослойной ткани с травой-шёлковыми лентами. — Повтори это моему клинку!

— Эдрахиль! — снова позвала мама. — Подойди. Разговор есть.

Супруга Гельмира, сидевшая рядом с подругой, наблюдая вместе с ней за детьми, представила, как бы повёл себя Гвиндор, если бы тоже оказался здесь: скорее всего, чтобы развязать драку и доказать, что самый сильный и ловкий, юный лорд встал бы на защиту слабого, то есть Эдрахиля, делая вид, будто проявляет благородство, но на самом деле самоутверждаясь, и с новой силой разжёг бы уже утихнувший конфликт.

— Я больше не буду задираться, честное слово, — обещание, сказанное виноватым, но каким-то слишком подхалимным, а оттого лживым тоном, заставило вернуться к реальности.

— Конечно, ты же хороший мальчик, — потрепала сына по золотым кудрям супруга Орикона, и её сияющие угасшим светом Валинора глаза стали ласковыми. — Иди, играй. Но не дерись.

Эдрахиль обнял маму, расцеловал, снова обнял, после чего, разумеется, был полностью оправдан и прощён.

Солмелиэ улыбнулась.

— Я не понимаю, что именно меня тревожит, — заговорила она подруге, когда мальчик снова присоединился к сверстникам. — Гельмир пишет, что у него всё хорошо. Тавариль Ауриэль постоянно присылает любимому сыночку послания, даже несколько каких-то странных вещиц отправила, смастерённых Младшими. Гвиндор, конечно же, был рад, что его, юного лорда, поделки лучше, чем нечто корявое, созданное взрослыми…

— Я знаю, что беспокоит тебя, — Лирулин зачем-то начала расплетать косу, — меня это тоже волнует. Мы пришли в Нарготронд, чтобы защититься от дракона. Мы — те, кто здраво оценил свои силы и не начал кричать на весь Сирион, будто никакой ящер нам не страшен. Мы не боимся признать свою слабость по отношению к армии Моргота. Мы спустились под землю, ради выживания! Но что в итоге происходит? Король заставляет наших мужей патрулировать окрестности, хотя с этим прекрасно справились бы верные принца Артаресто. А дальше больше? Владыка уехал, отыскал какое-то дикое племя, и наши мужья теперь обязаны обслуживать недоразвитых неблагодарных существ! Ты знаешь, что эти отвратительные болезные создания пытаются затаскивать эльфов в свои шалаши для постельных утех?! Гельмир тебе говорил?

Солмелиэ кивнула, вспоминая красивые строки из письма, заставившие насторожиться:

«Похоже, появление в нашем лагере моей матушки совершило переворот в сознании Фирьяр, как называет Младших Детей Эру владыка Финдарато. До того, как Фирьяр увидели эльфийскую женщину, они, похоже, не считали нас кем-то, способным на размножение обычным способом, полагая, вероятно, что мы распускаемся в лучах солнца, подобно дивным цветам. Однако, стоило матушке прийти на поляну, взгляды и шепотки Фирьяр пропитались совсем иным интересом, нежели ранее. Конечно, вождь и хранители огня сразу же стали намекать, что хотели бы себе жён-эльфиек, ведь это нормально — подарить женщину кому-нибудь уважаемому. Король Финдарато долго пребывал в растерянности, ведь уважения лидеры племени пока не заслужили, однако знать им это совсем необязательно, а потом кое-как объяснил самым понятливым, что эльфийские женщины вступают в брак исключительно по любви и только один раз, а если их принуждать к близости, прекрасные девы сразу же умирают. Вроде бы нас поняли правильно».

— Гельмир писал, что недоразумение легко разрешилось, — попыталась успокоить и подругу и себя Солмелиэ.

— Орикон тоже меня постоянно утешает, — пшикнула Лирулин. — Пишет: «Жаворонок мой, не беспокойся, твоя любовь защитит меня от любой напасти!» Но это же не правда. Я знаю немало любивших, ныне вдовствующих.

— Не накручивай себя, — улыбнулась супруга Гельмира.

— Да, ты права. — Женщина встала с ажурной скамьи и позвала сына. — Пойду домой, постараюсь отдохнуть и успокоиться. Спасибо за добрые слова.

Проводив взглядом подругу и обнимавшего её сына, Солмелиэ достала из-за пояса письмо мужа, решив перечитать дорогие сердцу строки в бесчисленный раз, воспроизводя в мыслях любимый голос.

«Казалось бы, мы расстались совсем недавно, вроде бы только вчера, но я скучаю так, словно не видел тебя целую Эпоху. Каждое мгновение превращается в вечность, когда тебя нет рядом, моя Хитмирсель».

Лайталиэль, зарумянившись и невольно улыбаясь, недовольно пшикнула:

— Знаю я, как ты скучаешь! Занят интересным делом и вспоминаешь обо мне только когда требуется особое вдохновение! Или друзья напомнили, что Эрьярон скоро поедет с письмами в Нарготронд, и надо бы вспомнить о семье.

«Однако, как бы ни тосковал по тебе, как бы ни было одиноко, я не хочу, чтобы ты приезжала».

— Это ревность? — рассмеялась эльфийка. — Боишься, что я променяю тебя на какого-нибудь дикого вождя?

«Когда мы только приехали, начались первые заморозки по ночам, и кое-кто из нас предлагал ничего не делать, наблюдая, как дикари самостоятельно переживают зиму. Это же так интересно! Однако нашлись те, кто заявили, что не позволят ставить подобные эксперименты над живыми существами, поэтому всем пришлось встать на сторону добра и милосердия».

Далее следовал схематичный, однако понятный рисунок проекта домика, рассчитанного на обычную семью с поляны, по принципу «как сейчас» — «что изменится».

«Особого внимания заслуживают попытки приручения диких животных. Знаешь, Лайталиэль, что удивляет меня больше всего? Фирьяр сами себе мешают развиваться. Одно из племён неплохо научилось выращивать у себя кабанов, так соседи посчитали это новое умение чем-то плохим. То же самое и с нашими советами: чем успешнее эльфы обучают смертных, тем больше между Фирьяр ссор и злобы. Это очень сложно понять, поэтому приходится просто принять факт: дикари в большинстве своём не хотят учиться и ненавидят тех, кто пытается развиваться. Чем больше познают одни, тем сильнее гордятся и кичатся своим невежеством другие».

Солмелиэ перечитывала эти слова вновь и вновь, безуспешно пытаясь найти разумные причины для подобного поведения. Не могут же Фирьяр презирать друг друга просто так?

«Смертные, похоже, сами не верят в себя, но я готов поспорить на мешок гномьих мирианов, что Младшие в состоянии приручить не только кабанов, волков и лисиц, но и волколаков Моргота».

Эльфийка заулыбалась, поправила прядку, убрав её за ухо.

«Среди смертных всё сильнее раскол, и мы в этом отчасти виноваты. Однако, как и предложил король Финдарато, мы сейчас обучим, кого сможем, и уведём им в свои земли. Но не бойся — в Нарготронде Фирьяр не будет».

Именно последняя фраза пугала больше всего: неужели Младшие Дети Эру — чудовища?

«Было забавно наблюдать, как старший сын твоей подруги пытался заставить Фирьяр уважать нашего короля. Он подговорил всегда готовых к бою Сайвэ и Воримо запугивать тех, кто поклоняется вождю, всячески демонстрируя силу, например, уводя их по одному в лес с помощью чар, заставляя блуждать, ходя по кругу, а потом легко выводя на родную поляну. Конечно, моя матушка, узнав о таком, была крайне недовольна, напомнила Миньятолосу, что лес создан Йаванной не для того, чтобы самоутверждаться за его счёт, а мы все знаем, что с народом Таварим лучше не спорить, поэтому шутникам пришлось сменить тактику на более жёсткую — отказывать в обучении и даже малейшей помощи не понимающим, кто здесь главный. И тогда в спор вступили местные авторитеты».

Подняв глаза от письма, мельком взглянув на сына, демонстрировавшего пока незнакомой девочке умение забираться по стене без помощи канатов, Солмелиэ попыталась представить, как именно происходила борьба за статус.

«Пока я, твой верный любящий супруг, занимался строительством и обучением способных на умственную деятельность Фирьяр, хранители огня племени вступили в войну. Знаешь, Хитмирсель, моё Дымчатое Сокровище, их аргументы оказались весомее наших. Мы были слишком заняты добрыми делами и не сразу поняли, что имеют в виду два старичка, у которых в жёнах не только слишком юные девы, но и отроки, что однажды займут места своих наставников-мужей и будут беречь пламя для всего племени. Однако, поняв, вынуждены были согласиться с их правотой: огонь уничтожит любого, значит, именно он здесь главный. Да, Лайталиэль, эти старички проверили, обжигает нас пламя или нет. Хранители оказались хитрыми, и, подойдя к Орикону, самому доверчивому среди эльфов, ткнули его в руку горячим углём. Разумеется, появился ожог. С этого момента нас стали уважать ещё меньше, а тех, кто принимает нашу помощь, отныне глубоко презирают свои же собратья. Логика проста: огонь — самый главный, самый сильный. Хранители избраны огнём в незапамятные времена, значит, вправе решать всё и делать, что хотят. Увы, Хитмирсель, учиться эти Дети Эру не желают, поэтому поддерживают тех, кто либо не способны к получению знаний, либо ленятся».

— Кошмар, — произнесла вслух Солмелиэ, снова и снова возвращаясь к не укладывавшимся в голове строкам. — Кошмар…

Вздохнув, эльфийка продолжила чтение:

«Но знаешь, что бы ни было здесь, я рад главному: посмотрев на Фирьяр, я окончательно уверился — во время нападения войска Моргота на Тол-Сирион я убил именно орка, а не одного из Детей Эру. Пожалуй, только ради одного этого знания стоило ехать сюда».

Эльфийка покачала головой. Да, супруг слишком часто вспоминал о Славной Битве, и тогда его сияющие вдохновением глаза угасали, становились мёртвыми и невидящими. В такие моменты были бессильны любые слова и ласки, и только воля самого мастера помогала ему выбираться из пропасти снова и снова.

«Однако королю Финдарато Инголдо, похоже, безразличны все эти дрязги. Владыка сказал нам, что Фирьяр пока годятся исключительно для пополнения войск на севере, вот только ко многоуважаемым сыновьям Феанаро вести их стыдно».

Солмелиэ рассмеялась.

«Владыка пошёл дальше и с огромным трудом объяснил четверым самым сообразительным Фирьяр, что эльфийские девы не выходят замуж и не рожают детей во время войн, поэтому Младшим Детям Эру необходимо как можно скорее победить Моргота, тогда они сами, даже после смерти, их сыновья, внуки, правнуки и вообще все-все потомки возьмут в жёны самых прекрасных эльфиек. На вопрос: «Можно ли сразу несколько?» король лишь многозначительно покачал головой».

Не зная, хохотать или уже пора начинать плакать, супруга Гельмира взяла следующий лист.

«Когда же Эрьярон сказал, что не станет воевать бок о бок с не желающими понимать элементарных вещей существами, он сразу же получил наставление от короля обучить Фирьяр так, чтобы с ними стало можно сражаться вместе. И не только сражаться! Работать, жить, веселиться. Однако, сказав всё это, владыка отправил трясущегося от злости верного с письмами в Нарготронд и добавил, чтобы обратно тот не торопился».

Просмотрев картинки, нарисованные явно наскоро, но всё равно неплохо иллюстрировавшие внешность и быт дикарей, Солмелиэ продолжила читать, перевернув неинтересную для себя страницу о подробностях обучения смертных работе с простейшими инструментами.

«Представляешь, Хитмирсель, я тоже удостоился титула Ном, как и наш король. Смертные, похоже, стали называть так всех, кто им кажется умным. Я заслужил столь высокую честь, когда показал, как добыть смолу, не нанося дереву непоправимого вреда. Конечно, Фирьяр, не признающие авторитет эльфов, тут же срубили две сосны, доказывая, что не нуждаются в обучении и всё будут делать традиционно, но знаешь, их собратья в большинстве отреагировали на подобные действия негативно. Это меня порадовало».

— Если Тавариль Ауриэль научит дикарей сажать деревья на месте вырубки, — снова заговорила вслух Солмелиэ, — я больше никогда не усомнюсь в правильности её воспитания и перестану осуждать за чрезмерную любовь к младшему сыну.

«Матушка пригрозила позвать своих друзей-Пастырей, если смертные не начнут беречь растения».

— Да! Правильно! Пусть настучат им сучками по макушкам!

Ормир подошёл к матери, сел рядом и грустно опустил голову. Похоже, все друзья и подруги разошлись, с оставшимися детьми играть было неинтересно.

Отдав сыну свою книгу, Солмелиэ продолжила читать письмо, больше не комментируя вслух.

«Пока я писал тебе о деревьях и нежелании некоторых Младших учиться у «номов», ко мне в шатёр заходил один из тех немногих Фирьяр, с которыми мне удалось найти общий язык. Этот юноша перенял нашу манеру кланяться королю Финдарато и быстро научился нескольким несложным фразам на Квэнья и Синдарине. Называет он себя Жуух. Недавно этот смышлённый атан стал подвергаться постоянным насмешкам за дружбу с эльфами. Особенно сложно стало, когда его дядя, какой-то уважаемый член племени, простудился и начал болеть. Мы его несколько раз лечили, но несчастный старик снова и снова хворает. Жуух утверждает, будто каждую зиму повторяется одно и то же, однако хранители огня и вождь Буур начали упрекать нас, указывая на больных, старых, уродцев и обвиняя, что мы не в силах их исцелить, а должны. Один из сыновей Буура, поначалу друживший с нами, тоже принял позицию отца, что весьма расстроило Миньятолоса. Зато Жуух всё больше доверял нам, выучивал новые сложные фразы, стал кем-то вроде переводчика для своих собратьев, и за это почти каждый встречный соплеменник при встрече с ним мог вдруг начать воротить нос, плеваться, кривиться и произносить презрительное «Бе-э-э».

И знаешь, Сокровище, как поступил наш юный друг? Он сказал королю Финдарато, что гордится презрением со стороны дураков и лентяев, поэтому возьмёт себе это ругательство именем и будет носить его с честью, передавая потомкам. По аналогии с Бууром наш Жуух стал зваться Беором. Мне кажется, это очень достойный поступок».

Солмелиэ посмотрела на сына. Пожалуй, кое-что в поведении Фирьяр можно ставить в пример для детей.

«А когда погода испортилась, в шатре-кухне собралась большая компания: король Финдарато, Орикон с сыном, я, Эсуил, наш сосед-менестрель Ненарион, Беор с дядей Трах-Тахом, странный малыш Огогом и один из охотников с соседней поляны, которого мы нашли в лесу и вовремя оказали помощь. Бедняга едва отогрелся, сразу принялся всех развлекать, распевая странные песни, одну из которых узнал наш владыка и начал подпевать. Беор воодушевился, взялся переводить с Фирьярина на Квэнья, и мы выяснили, что звучала история про волка, в которого влюбилась чья-то невеста. Дева сбежала в лес и пропала, а несчастный жених остался один до конца дней. Возможно, изначально речь в песне шла вовсе о другом, а любовь женщины и зверя — издержки перевода и забытых или додуманных новым исполнителем куплетов, но, увы, спросить автора о его замысле уже никогда не удастся — бедняга умер от отравления то ли грибами, то ли ягодами незадолго до нашего приезда. Говоря нам об этом, король Финдарато мрачнел и качал головой. Чтобы разрядить обстановку, Беор стал предлагать перевести наши песни для своих собратьев, но владыка Инголдо, загадочно улыбаясь, сказал, что не любую музыку эльфов можно адаптировать для наречий других народов. Не стоит даже пытаться. Орикон и Миньятолос, похоже, знали больше меня, поэтому поняли, в чём здесь шутка, но объяснять отказались, зато Ненарион подхватил идею, сказав, что Фирьяр вдохновили его на песню. Я слушал и вспоминал тебя, моё Восхищение и Сокровище. Смотри, какие прекрасные стихи!

Течёт времён река,

Мир ускоряет бег,

Проходит сквозь века

Невечный человек,

В нём сила есть одна,

Способная во мгле

Историю свою

Творить назло судьбе.

У жизни ярок флаг,

Цветущие сады,

Но неустанно мрак

В них путает следы.

И лишь одна она

Спасёт от темноты,

Укажет путь в обход

Любой твоей беды —

Бессмертная любовь —

Сияющая нить!

Связала две души,

И нас не разлучить.

Звездой в ночи она

Тебя ко мне вела,

Бессмертная любовь

С собою позвала.

Бессмертная любовь —

Единственный итог,

Когда берёт своё

Неотвратимый рок.

И всё же на судьбу

Мы смотрим свысока,

Когда в твоей руке

Лежит моя рука.

Бессмертная любовь

Нам дарит силы жить,

Прощаясь — не терять,

Теряя — находить.

Пути её никто

Не знает наперёд,

Бессмертная любовь

С собою нас зовёт.

Увы, перевести дивные строки действительно не удалось, зато Беор пообещал, что научит эльфийским языкам всех, кого сможет: его народ обязан говорить красиво. Хочется верить, что наш друг не станет применять силу, заставляя сидеть над книгами не способных к науке или желающих совершенствоваться в чём-то ином».

Задумавшись о том, что тема бессмертия для Фирьяр очень животрепещущая, Солмелиэ перевернула лист и посмотрела на своё изображение в объятиях призрачного силуэта. Да, Гельмир не рядом, но его любовь всё равно всегда остаётся в сердце, ощущается кожей.

«Здесь я в полной мере осознал ценность неувядающей красоты и постараюсь объяснить её смертным, которым такой дар от Эру, увы, не достался. Я хочу дать Фирьяр понимание, что неувядающая красота окружающего мира и рукотворных творений со временем не портится, но её можно сломать, обращаясь неосторожно. Это касается и живых эльфов. Да, некоторые предлагают запугивать дикарей и не подпускать к себе, но я хочу и буду верить в силу любви и созидания, в умение восхищаться и ценить прекрасное, поэтому сделаю всё, что в моих силах, чтобы достучаться до ожесточённых скорбью сердец».

Примечание к части Песня из рок-оперы "Орфей" "Бессмертная любовь"