Свет проклятых звёзд

О новой жизни

Она позволяла прижаться к себе, обхватить руками, не двигалась, чтобы не разорвать объятия, не отстранялась от поцелуев, но была слишком далека и холодна, словно неживая скульптура из редчайшего мрамора, прекрасная и холодная.

Голова эльфа кружилась, словно после слишком большого количества вина, перед глазами расплывался любимый силуэт, мерцал и дрожал, как будто Даэрон смотрел на Лутиэн сквозь пелену слёз.

Розовое закатное свечение неба окрашивало размытое прекрасное лицо в дивные нежные цвета, и менестрель, боясь, что рядом не любимая, а фантом, осыпал поцелуями щёки, лоб, губы, шею, убеждаясь с каждым прикосновением, что Лутиэн здесь, её можно ощущать, обожать и согреваться теплом безучастного бархатистого тела.

Желание стать единым целым с любимой давило на грудь, убивая все другие чувства и мысли, заглушая музыку, рождающуюся в сердце менестреля, обрывая лишь начатую мелодию. Ничто не имело значения, всё рухнуло в бездну и исчезло, осталась только Лутиэн и позволение целовать её прекрасное подсвеченное закатом лицо. Нарастало чувство страха, что любимая вот-вот исчезнет, и…

Конец.

Сияющие звёздами глаза вдруг сфокусировались на Даэроне, эльф вздрогнул от неожиданности, чуть отстранился и увидел, как призрачный силуэт обретает чёткие формы. Голова сначала закружилась сильнее, но ощущение падения резко прекратилось, и, снова чувствуя реальность и твёрдую опору, Даэрон понял, что внутри него образовалась пустота, спасение от которой совсем рядом — надо лишь не отпускать любимую из объятий, тогда есть шанс выжить…

— Ты должен поговорить с моим отцом, — холодно сказала Лутиэн, наматывая на палец прядь волос менестреля, критически рассматривая её, — спеть ему, насколько важна для Арды новая жизнь. Пойми, мы не должны подарить её только одному из Айнур, Эру не так замыслил. — Посмотрев на Даэрона внимательнее, принцесса вдруг заливисто рассмеялась. — Хотя, забудь всё, что я сказала. Мой отец не станет тебя слушать.

Менестрелю захотелось сказать, насколько обидно ранят его подобные слова, что он не заслужил насмешек и готов быть лучше и полезнее, достаточно лишь намекнуть, и он всё сделает, но вдруг эльф увидел в глазах любимой войну и словно провалился в бездну дыма, огня и удушающей вони, исходящей от горящей плоти и чёрной маслянистой жидкости, растёкшейся по окровавленным стенам. Даэрон увидел орков и… кого-то ещё — существ, очень отдалённо напоминавших эльфов, грязных, обросших, в язвах и волдырях, с жёлтыми и чёрными редкими зубами, кричащих что-то гадкое, хохочущих над умирающими…

Видение растаяло, Даэрон в ужасе затряс головой.

— Нельзя, — сказала Лутиэн, вставая с шелковистой травы, — чтобы новая жизнь была в одних руках.

«Новая жизнь, — подумал менестрель, — почему ты говоришь не о наших совместных детях? Почему не видишь меня своим мужем, любимая?»

Принцесса, закружившись, словно под одной ей слышимую музыку, прислонилась спиной к дереву, погладила ствол, подняла глаза к темнеющему небу.

— На следующем пиру, — мечтательно произнесла дочь Майэ Мелиан, — я хочу танцевать только с тобой, под твою арфу, под твой голос. Но для этого тебе придётся придумать что-то, гармонирующее с мелодией моей души. Думай обо мне, когда обнимаешь гриф, когда ласкаешь струны.

Даэрон почувствовал рвущийся из груди беззвучный крик отчаяния: «Как же так?! Ты не понимаешь, что я всегда, всегда думаю только о тебе?! И на совете, и во время пиров, и когда просто иду по коридорам Менегрота… Каждый вдох и выдох — это ты! Только ты!»

С мыслью, что всё бесполезно, менестрель опустил голову. Ему уже ничего не хотелось, навалилась убивающая волю усталость. Лутиэн подошла, тронула за подбородок, потянула вверх, посмотрела в глаза.

— Вставай, певец, — прощебетала принцесса, — пора браться за работу.

И Даэрон снова покорно подчинился.