Свет проклятых звёзд

Лживый безопасный Аман

Каждый раз, когда во тьме ночи начинало клонить ко сну, возвращались одни и те же мысли.

Одни и те же навязчивые, изводящие воспоминания двигались по сужающемуся кругу, словно готовые напасть хищники.

Бросок — и у жертвы снова не оставалось ни единого шанса спастись.

Цепкие когти впивались в сердце, пронзая насквозь, невидимые оковы сдавливали его, не давая биться, и не отпускали, пока воображение не заканчивало рисовать исправленную картину одного лишь события из прошлого.

Даже устав до изнеможения, убийца не мог заснуть, не представив в мельчайших деталях, как должен был поступить, исполняя приговор.

— Надо было связать за спиной руки, — шептали губы, почти не отрываясь от вина. — Почему я не подумал об этом?! Зачем было заставлять её делать всё самостоятельно?! Я вынес приговор. Я должен был исполнять. Связать за спиной руки, чтобы она не подтягивалась на верёвке, продлевая мучения! Накинуть на голову мешок! Завязать глаза! Зачем ей было видеть приготовления?!

Вино быстро заканчивалось, а воображение всё ещё тщательно прорисовывало правильную казнь неверной возлюбленной.

— Не нужна была жестокость! — застонал убийца, от напряжения свело челюсть. — Мне была нужна её смерть, а не страдания!

Вцепившись в волосы и едва не выдрав клок, Алмарил почувствовал, как накатывает тяжёлая болезненная усталость, словно во время лечения от ран. Бессильно рухнув на узкую постель в углу небольшой комнаты дозорной башни, таргелионский принц подумал, что со временем становится только тяжелее. Почему-то сначала, когда страх перед встречей с отцом перекрывал всё, не возникало желания вернуться в прошлое и казнить Ривиан без жестокости. Мыслей об этом не было и потом, когда принц принял решение бросить всё и посвятить себя отмщению золотому червю.

Впервые совесть взяла убийцу за горло, когда лорд Маэдрос проявил доброту и заботу к превратившемуся в бездомного племяннику. Чем лучше складывалась жизнь, чем дружелюбнее были окружающие, тем невыносимее становилось существование.

Снова напомнили о себе усердно прогоняемые мысли о том, что у самого есть любимая сестра, с которой тоже кто-то может поступить так.

Нет! Никогда! Митриэль будет жить вечно! Вечно и счастливо.

Как и Карналмарил, и Ривиан. Они тоже обретут бессмертие в Валиноре.

Отец говорил — Валар лжецы, надо жить и процветать назло им, отвечая проклятьем на проклятье.

«Вы сами и ваши потомки — месть Творцам Арды и всем, кто их почитает!»

— Пусть так, — прошептал в потолок Алмарил. — Я — проклятье. Но Карналмарил был добрым и светлым, несмотря ни на что. И Ривиан… Я верю, что Валар не солгали только в одном: погибшие невинные эльфы пройдут Чертоги Намо, миновав их, словно отправившись в лёгкий полёт сквозь короткую тёплую ночь, а потом возродятся в Земле, где нет зла и горя.

Нолдо ещё раз представил, как надо было правильно привести приговор в исполнение, чтобы не мучить виновную. Стало немного легче от понимания, что в следующий раз, если придётся кого-то казнить, оплошности не возникнет.

Посмотрев на метель за окном, сын нолдорана Карантира закрыл глаза и представил, как Ривиан и Карналмарил проснулись от долгого сна среди дивно сияющего леса, около кристально чистого озера. Эльфийка заплакала от радости, и её слёзы исцелили раны юноши, лишившие его прежней жизни среди зла и несправедливости. Теперь для двоих влюблённых всё сложится иначе. Они будут счастливы в прекрасной земле без боли и горя.

— Я хочу остановиться

В месте том, где есть покой, — тихо запел Алмарил, сквозь полусон ловя призрачные видения, рисуемые спасительной фантазией, и призванный из воспоминаний образ глупой любимой сестрёнки — единственной из всей родни, заставлявшей скучать по дому, — в чистом озере умыться

И побыть самим собой.

Крики чаек у причала,

Где есть я и где есть ты,

Это озеро — начало

И моей мечты.

Я хочу познать свободу,

Как полёт из сладких снов,

И набрать в свои ладони воду

С отраженьем облаков.

Ощутить тепло заката

И печаль ночной луны,

Слышать волны из затакта

Озера мечты.

И все слова

Значат намного больше,

И музыка —

Её суждено познать.

Оглянись вокруг —

Ты услышишь сердца стук

В час, когда ветер мой голос унёс

К озеру сладких грёз.

Отвернувшись во тьму комнаты, сын нолдорана напомнил себе, что его путь — проклятье и месть. А свет, пусть и не существующий, — всего лишь надежда, без которой стало совсем невыносимо жить.

***

Короткую остановку, во время которой постоянно приходилось оглядываться и прислушиваться, сложно было назвать привалом — казалось, за время, проведённое в нише среди чёрных скал, воины Белерианда устали сильнее, чем при преодолении отвесных склонов, охранявших земли врага от чужаков. Во время перехода через перевал эльфы постоянно ожидали атаки с воздуха, из-под земли или из невидимых глазу расщелин, однако не было гнетущего ощущения, будто небесный купол обрушился, придавил к земле и вот-вот расплющит.

— Я могу ошибаться, но по эту сторону Железных Гор раньше не было настолько тепло зимой, — задумчиво произнёс Нолдо, обычно ходивший в разведку с отрядами принца Финдекано, отправленный сейчас с воинами лорда Маэдроса, чтобы наглядно показать изученные маршруты и пойти новыми. — Моргот, конечно, пытается повторять опыт Вала Ауле, используя подземные кузницы, но мы с собратьями ещё в прошлые разы лично удостоверились, что внутри Трёхглавой Невольничьей Горы никого нет. Мы нашли полдюжины замурованных дверей, но, сколько ни ждали, оттуда никто не выходил и не пытался открыть снаружи.

Сулион равнодушно кивнул и отошёл от соратников. Осторожно выглянув из укрытия, Авар всмотрелся в затянутое неплотной чёрной мглой небо. Похожий на колышимые ветром волокна истлевшей пряжи мрак кружился, съёживался, чуть расступался, скручивался спиралью, рвался, обвисал лохмотьями и снова взлетал вверх, поднимаемый порывом ветра. Отвратительное удручающее зрелище, однако, завораживало, Сулион сам не заметил, как начал представлять, будто колдовская тьма живая и разумная, вот-вот что-то скажет или пропоёт, лишит воли и способности мыслить, поработит и навеки оставит блуждать во вражеской земле.

«Мальчик, останься со мной!

Здесь, за холодной рекой

Вдруг прозвучит голос мой

На берегах тишины.

Приди, останься со мной,

Здесь, за холодной рекой,

И мы прогоним долой

Твои печальные сны».

Рука легла на плечо, и Сулион вздрогнул, будто внезапно проснувшись.

— Пойдём на восток, — сказал Линдиро, осматриваясь. — Мне показали тропу, которой уже неоднократно пользовались. Проследуем мимо заброшенного селения, выясним, безопасно ли там по-прежнему.

— Алмарил явился без войска, но всё равно пытается командовать! — наконец заговорил о том, что не давало покоя уже давно, Авар. — Почему он решает, кому идти в земли Моргота, а сам при этом сидит в крепости?! Он хочет от меня избавиться, но теперь боится открыто нападать, потому что в подчинении у дяди?!

— Тише, — напрягся сын Асталиона, натягивая капюшон тёплого маскировочного плаща. — Понимаю твою злость, но разделить не могу, поскольку рад, что Морифинвион не с нами. Пусть сидит в башне и несёт караул. Когда-нибудь ты успокоишься и поймёшь — так лучше для всех.

Эльфы осторожно двинулись вдоль тёплой скалы. На земле, несмотря на отсутствие снега, совсем не было растительности. Неожиданно камни склона задрожали, посыпалась крошка и пыль, и совсем рядом с разведчиками из казавшейся монолитной горы брызнул кипяток.

Еле успев отшатнуться, Линдиро и Сулион бросились к ближайшему валуну, чтобы не ходить слишком долго по открытой местности.

Нити колдовской мглы устремились вниз, словно нацелившись на незванных гостей, чтобы схватить их истлевшими корявыми лапами, пронзить изломанными копьями. Лишь у самой земли волокна вдруг задрожали и повернули назад, хаотично рассеиваясь.

В царившем вокруг безмолвии слышалось лишь шипение кипятка, и Сулион невольно содрогнулся.

— Мне кажется, — прошептал другу Авар, — я бы всё отдал за то, чтобы снова услышать звуки нашего лагеря.

Линдиро молча кивнул, вспоминая, как хоронили весёлых наугрим, придумавших и распевавших песню про смельчака, гонявшего метлой ураган. Проклятый червяк уничтожил своим тёмным пламенем самое светлое, что было на Ард-Гален.

— Мне казалось, — выдохнул молодой эльф, поглядывая на небо, где сквозь отступивший мрак стало видно вечернюю зорьку, — что называть что-то ужасное страшным сном — нормально. Но знаешь, то, что творится здесь, не сравнится ни с одним кошмаром, даже…

Сулион не договорил, однако друг знал, о чём тот молчит. Как-то раз во время затяжного дождя, всматриваясь в горы на севере со сторожевой башни, Авар, выглядевший потерянным и нервным, долго собирался с мыслями, а потом поделился тревогой.

«Неделю назад во сне я видел мою Хасолсэль, — заламывая пальцы, начал рассказ эльф, — она говорила, будто жалеет о том, что оставила меня одного. А ещё попросила, когда у меня будет свободное от войны время, приехать и встретиться с ней на «том самом месте». На нашем месте. Даже если свидание окажется коротким, моя Хасолсэль будет счастлива. Я не понимаю, Линдир, если она скучает, почему не вернётся? Или… это просто мои фантазии превратились в сон?»

Сын Асталиона слушал своего ученика и чувствовал, как возвращается к жизни. Валинорскому Нолдо то и дело начинало казаться, что всё бессмысленно, пусто, мертво, поэтому нет причин бороться, руки опускались, и пропадало желание делать новый вдох. Но Сулион, который, несмотря ни на что любил, жил, радовался и печалился, заставлял вспомнить о том, что ещё совершенно ничего не закончено и не потеряно, путь продолжается, и конца ему не видно.

Линдиро тогда подумал о доме, семье, о своих мечтах, надеждах на новую встречу после возвращения с победой…

«Я сам виноват, понимаешь?» — начал вдруг корить себя Авар, а в душе валинорского воина уже звучала музыка.

«Ты поедешь на ваше место?» — спросил Нолдо.

Ответ был отрицательным. Сулион не стал объяснять, что не может бросить службу, что никогда не простит себе, если в его отсутствие на лагерь снова кто-нибудь нападёт, а он ничем не сможет помочь, что…

«Есть вещи, которые важнее личного счастья. Она сама от меня ушла. Выбор сделан».

«В нашем доме забытом

Веет холодом,

Где твоё тепло? — тихо запел Линдиро. — Помню, как здесь было

Солнечно, а потом

Солнце вдруг зашло

За горизонт,

И тьма украла счастье,

Я сам его оставил так легко.

Уйти из этих снов

Не в моей власти.

Ты рядом,

Но всё так же далеко».

Слушая друга, Сулион качал головой, давая понять, что от подобных песен легче совсем не становится, однако Нолдо не думал менять тему:

«Что имеем — не ценим,

Видно, сказано было обо мне.

Не хранил, отпустил,

И вот наказан я,

Хоть по всей земле ходи, зови

И пой,

Но нет ответа,

А в нашем доме мечется сквозняк,

Лишь одинокий вой

Шального ветра,

И всё на свете наперекосяк».

Когда музыка смолкла, и вокруг снова воцарился шум дождя, Авар вдруг задал неожиданный вопрос:

«Вы, аманэльдар, ушли из Валинора по своей воле. У вас были веские причины. Так почему я всё чаще слышу, что вы тоскуете по оставленному дому и прошлому? Понимаю, ты сейчас пел про меня, но ведь и о себе тоже».

Тогда сын Асталиона отвечать не захотел.

***

— Помнишь, — печально улыбнулся Линдиро, косясь на мечущийся волокнистый мрак, — ты спрашивал, почему аманэльдар тоскуют о Валиноре? Думаю, тебе пора узнать, что каким бы отвратительным и лживым местом ни была Земля Валар, там не приходилось каждый миг опасаться за свою жизнь. Это оказалось ценнее, чем мы все полагали.

Никогда не знавший мира Авар пожал плечами и, встряхнувшись, пошёл вперёд, практически невидимый в опускавшихся сумерках.

Неожиданно он остановился.

— Здесь мертвец! — удивился Сулион, жестом подзывая друга.

Брошенное поселение, давно превратившееся в руины, было ещё достаточно далеко, чтобы подумать, будто труп притащили оттуда хищники. К тому же, тело выглядело целым, разложившимся от времени, а не обглоданным.

Колдовская тьма на миг полностью скрыла поднявшийся в небо ночной светоч, но вдруг резко метнулась в стороны, словно круги по воде от брошенного камня. Серебристое сияние хлынуло на бесплодную землю, и эльфам показалось, будто труп едва заметно шевельнулся.

Примечание к части Песни: "Озеро мечты" Данила Цыбин

"Сон" из рок-оперы "Орфей"