Советская поэзия. Том второй

Как из камня высечены сталью,

От сапог до самых плеч в пыли,

Разметавшись молча на привале,

Спят солдаты посреди земли.

А от них налево и направо

Зарева полощутся во мгле,

Догорает грозная держава

В свежей ржави, в пепле и золе.

Батареи издали рокочут,

Утопают города в дыму,

Падают разорванные в клочья

Небеса нерусские во тьму.

Но спокойно за пять лет впервые

Спят солдаты посреди огней,

Потому что далеко Россия —

Даже дым не долетает к ней!

Кто же первый сказал мне на свете о ней?

Я никак не припомню сейчас.

Может, первый назвал ее имя ручей,

Прозвенел по весне и погас.

Мог сказать бы отец, но я рос без отца.

В школе мать говорила, обучая детей.

Я не слушал, я ждал лишь уроков конца, —

Дома не с кем меня оставлять было ей.

А вокруг только небо, леса и поля,

Пела птица-синица, гуляли дожди,

Колокольчик катился, дышала земля,

И звенел ручеек у нее на груди.

Может, птица-синица, береза в лесах,

Колокольчик с дороги, калитка в саду,

В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах,

Пароход, прицепивший на мачту звезду,

Рассказали, как это бывает, о ней,

Но тогда я, пожалуй, был робок и мал

И не знал языка ни синиц, ни дождей…

Я не помню, кто мне о России сказал.

Уходит в небо с песней полк

От повара до командира.

Уходит полк, наряжен в шелк,

Покинув зимние квартиры.

Как гром, ночной аэродром.

Повзводно, ротно, батальонно

Построен в небе голубом

Десантный полк краснознаменный.

Там, в небе, самолетов след —

Как резкий свист кинжальных лезвий,

Дымок дешевых сигарет

И запах ваксы меж созвездий.

Пехота по небу идет,

Пехота в облаках, как дома.

О, знобкий холодок высот,

Щемящий,

Издавна знакомый.

По тем болотам подо Мгой,

Где мы по грудь в грязи тонули

И поднимались над кугой

На уровне летящей пули.

Смотрю, как мерзлую лозу

Пригнул к земле железный ветер,

Стою и слушаю грозу,

Как будто первый раз заметил,

Что подвиг, как бы он высок,

Как ни был бы красив, — работа.

И пахнет кирзою сапог,

И звездами, и солью пота…

Дорогу делает не первый,

А тот, кто вслед пуститься смог.

Второй.

Не будь его, наверно,

На свете не было б дорог.

Ему трудней безмерно было —

Он был не гений, не пророк —

Решиться вдруг, собрать все силы,

И встать, и выйти за порог.

Какие в нем взрывались мысли!

И рушились в короткий миг

Устои все привычной жизни.

Он был прекрасен и велик.

Никто не стал, никто не станет

Второго славить никогда.

А он велик, как безымянен,

Он — хаты, села, города!

И первый лишь второго ради

Мог все снести, мог пасть в пути,

Чтоб только тот поднялся сзади,

Второй, чтобы за ним идти.

Я сам видал, как над снегами,

Когда глаза поднять невмочь,

Солдат вставал перед полками

И делал шаг тяжелый в ночь.

В настильной вьюге пулемета

Он взгляд кидал назад: «За мной!»

Второй поднялся.

Значит, рота —

И вся Россия за спиной.

Я во второго больше верю.

Я первых чту. Но лишь второй

Решает в мире — а не первый, —

Не бог, не царь и не герой.

Это было все-таки со мной

В день девятый мая, в сорок пятом:

Мир желанный на оси земной

Утвердил я, будучи солдатом.

Пели птицы, радуга цвела,

Мокрой солью заливало щеки…

А земля сожженная ждала,

И с нее я начал, как с опоки.

Начал вновь мечты и все дела,

Села, пашни, города, плотины,

Выбелив на солнце добела

Гимнастерки жесткую холстину.

Это было все-таки со мной.

Для труда, прогулки и парада

Не имел я лучшего наряда

И в рабочий день и в выходной.

Кто-то за железною стеной

Рабским посчитал мое терпенье.

Что ему сказать? Его с коленей

В сорок пятом поднял я весной,

Начиная мира сотворенье.

Шел бетон, вставали корпуса,

Реки переламывали спины,

Домны озаряли небеса,

Плуг переворачивал равнины.

Это было все-таки со мной.

С неба на земные континенты

Я ступил, затмив собой легенды,

В форме космонавта голубой.

Я иду дорогою земной,

Перед солнцем не смежая веки…

Все, что в мире делается мной,

Остается на земле навеки.

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля —

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков.

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой…

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей…

А мы такую книгу прочитали…

И нам о недочитанных жалеть.

В огне багровом потонули дали

И в памяти остались пламенеть.

Кто говорит о песнях не допетых?

Мы жизнь свою как песню пронесли…

Пусть нам теперь завидуют поэты:

Мы всё сложили в жизни, что могли.

Как самое великое творенье

Пойдет в века, переживет века

Информбюро скупое сообщенье

О путь-дороге нашего полка…

Руками, огрубевшими от стали,

Писать стихи, сжимая карандаш.

Солдаты спят — они за день устали,

Храпит прокуренный насквозь блиндаж.

Под потолком коптилка замирает,

Трещат в печурке мокрые дрова…

Когда-нибудь потомок прочитает

Корявые, но жаркие слова

И задохнется от густого дыма,

От воздуха, которым я дышал,

От ярости ветров неповторимых,

Которые сбивают наповал.

И, не видавший горя и печали,

Огнем не прокаленный, как кузнец,

Он предкам позавидует едва ли,

Услышав, как в стихах поет свинец,

Как дымом пахнет все стихотворенье,

Как хочется перед атакой жить…

И он простит мне в рифме прегрешенье…

Он этого не сможет не простить.

Пускай в сторонку удалится критик:

Поэтика здесь вовсе ни при чем.

Я, может быть, какой-нибудь эпитет —

И тот нашел в воронке под огнем.

Здесь молодости рубежи и сроки,

По жизни окаянная тоска…

Я порохом пропахнувшие строки

Из-под обстрела вынес на руках…