Советская поэзия. Том второй

Скажите мне,

кто напевал мне колыбельную?

— Колосья.

— Почва.

— Перепелки.

— Посвист кос.

— И ветра тихое касанье.

— И тысячи усталых женщин, красивых

несказанно.

Не потому ль теперь везде

колосья следуют за мною?

И руки, словно глыбы в борозде,

полны глубинной тяжестью земною…

И беззаботен я, как перепел, порой.

И, как земле, нужны мне хлеб, дожди, покой.

Но я, как почва, что лучом насквозь прогрета, —

к лицу мне посвист кос и посвист ветра.

И вся бескрайность, глубина и тайны роста

мне дали ярость, нежность и упорство.

Те тысячи женщин красивые крестьянки были,

что снопы вязали,

пугая дроф тяжелых на межах,

когда с мужьями в поле выходили жать.

Но лишь теперь я, вглядываясь в дали,

стал запоздало понимать —

те женщины, и мой отец, и мать

лишь горлом пели. А лица их рыдали.

Вот колодец, жаворонок, апрель голубой,

вот пострел озорной,

вот звезда зоревая,

сторожевая,

что заходит, и всходит, и стынет вдали,

ждет посланца земли…

Вот город, земля, любовь и рассвет,

вот осень, и лист, и цвет,

вот свет, что пожаловал в дом,

вот и снег вперемежку с дождем,

вот и взрыв немой

первой почки на ветке зеленой,

вот и день обновленный

над моею землей,

над прекрасной и мудрой…

Вот человек, достающий до звезд головой,

вот и небо, поющее всей синевой,

и я, говорящий им: доброе утро.