Советская поэзия. Том второй

Мне ворон черный смерти не пророчил.

Но ночь была,

И я упал в бою.

Свинцовых пуль трассирующий росчерк

Окончил биографию мою.

Сквозь грудь прошли

Расплавленные пули.

Последний стон зажав тисками скул,

Я чувствовал, как веки затянули

Открытую солдатскую тоску,

И как закат, отброшенный за хаты,

Швырнул в глаза кровавые круги,

И как с меня угрюмые солдаты

Неосторожно сняли сапоги…

Но я друзей не оскорбил упреком.

Мне все равно. Мне не топтать дорог.

А им — вперед. А им в бою жестоком

Не обойтись без кирзовых сапог.

Я скажу, мы не напрасно жили,

В пене стружек, в пыли кирпича,

Наспех стеганки и бескозырки шили,

Из консервных банок пили чай.

Кто скрывает, было очень туго,

Но мечтами каждый был богат.

Мы умели понимать друг друга,

С полувзгляда узнавать врага.

Свист осколков, волчий вой метели,

Амбразур холодные зрачки…

Время! Вместе с нами бронзовели

Наши комсомольские значки.

Да, когда нас встретит новый ветер

Поколений выросших, других, —

Я скажу, что мы на этом свете

Не напрасно били сапоги!

Дыши огнем, живи огнем,

Пусть правды убоится тайна.

Случайно мы с тобой умрем,

Все остальное — не случайно.

Смотри, как, напрягая слух,

Над Дикой балкой месяц вызрел.

Не говори: «случайный друг»,

«Случайный день»,

«Случайный выстрел»…

Я вижу, над твоим крыльцом

Гнездится час твой черной птицей.

Не лги, а то умрешь лжецом!

Не убивай — умрешь убийцей!

Нет, не случайно, боль тая,

Идет ко мне тропой печальной

На кладбище любовь моя,

Которую я звал случайной.

Опять пришла пора дождей,

Листвы, летящей в воду,

Когда спокойней, но острей

Мы чувствуем природу.

И сожаленья нет во мне,

Что лето миновало,

Оно расплавилось в огне

И чем-то прошлым стало.

Во мне осеннею порой

Спокойно зреют чувства,

И это ближе к грани той,

Где властвует искусство.

И этот моросящий дождь,

И лес в рассвете раннем

На полотно легли, как дрожь

Пред вечным увяданьем.

— Эй ты, — мне кричат, — Подорожник! —

Но я улыбаюсь в ответ,

Я — это усталый художник,

Завьюженный жизнью поэт.

Я знал, что недолго я буду

Земную вдыхать благодать,

И мне, как ребенку, повсюду

Хотелось скорей побывать.

И все я изъездил, что можно,

Куда невозможно — летал.

И сам вдруг травой придорожной,

Сухим подорожником стал.

На этих горластых, зеленых

Гляжу я с печалью живой.

Какою для ран воспаленных

Их жизнь обернется травой?

Вот Перховское озеро,

В нем темная вода.

На самом дне его дрожит

Печальная звезда.

Вот-вот

Она уже всплывет,

Вот-вот

Со дна взовьется.

Взлетит

И с млечной тишиной

И вечностью сольется

Давно она

На темном дне

Одна дрожать устала.

Взлетит!

А люди скажут, что

Звезда на дно упала…