Советская поэзия. Том второй

Простой бумаги свежий лист!

Ты бел как мел. Не смят и чист.

Твоей поверхности пока

Ничья не тронула рука.

Чем станешь ты? Когда, какой

Исписан будешь ты рукой?

Кому и что ты принесешь:

Любовь? Разлуку? Правду? Ложь?

Прощеньем ляжешь ты на стол?

Иль обратишься в протокол?

Или сомнет тебя поэт,

Бесплодно встретивший рассвет?

Нет, ждет тебя удел иной!

Однажды карандаш цветной

Пройдется по всему листу,

Его заполнив пустоту.

И синим будет небосвод,

И красным будет пароход,

И черным будет в небе дым,

И солнце будет золотым!

Кто на лавочке сидел,

Кто на улицу глядел,

Толя пел,

Борис молчал,

Николай ногой качал.

Дело было вечером,

Делать было нечего.

Галка села на заборе,

Кот забрался на чердак.

Тут сказал ребятам Боря

Просто так:

— А у меня в кармане гвоздь.

А у вас?

— А у нас сегодня гость.

А у вас?

— А у нас сегодня кошка

Родила вчера котят.

Котята выросли немножко,

А есть из блюдца не хотят.

— А у нас на кухне газ.

А у вас?

— А у нас водопровод.

Вот.

— А из нашего окна

Площадь Красная видна.

А из вашего окошка

Только улица немножко.

— Мы гуляли по Неглинной,

Заходили на бульвар,

Нам купили синий-синий,

Презеленый красный шар.

— А у нас огонь погас —

Это раз.

Грузовик привез дрова —

Это два.

А в-четвертых, наша мама

Отправляется в полет,

Потому что наша мама

Называется пилот.

С лесенки ответил Вова:

— Мама — летчик?

Что ж такого!

Вот у Коли, например,

Мама — милиционер.

А у Толи и у Веры

Обе мамы — инженеры.

А у Левы мама — повар.

Мама — летчик?

Что ж такого!

— Всех важней, — сказала Ната, —

Мама вагоновожатый,

Потому что до Зацепы

Водит мама два прицепа.

И спросила Нина тихо:

— Разве плохо быть портнихой —

Кто трусы ребятам шьет?

Ну, конечно, не пилот.

Летчик водит самолеты —

Это очень хорошо.

Повар делает компоты —

Это тоже хорошо.

Доктор лечит нас от кори,

Есть учительница в школе.

Мамы разные нужны,

Мамы всякие важны.

Дело было вечером,

Спорить было нечего.

В день именин, а может быть, рожденья,

Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.

В кругу друзей, за шумною беседой,

Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.

И Заяц наш как сел,

Так, с места не сходя, настолько окосел,

Что, отвалившись от стола с трудом,

Сказал: «Пиши домой!» —

«Да ты найдешь ли дом? —

Спросил радушный Еж. —

Поди как ты хорош!

Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился!

В лесу один ты пропадешь:

Все говорят, что Лев в округе объявился!»

Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел.

«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться?

Я как бы сам его не съел!

Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!

Да я семь шкур с него спущу!

И голым в Африку пущу!..»

Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,

Как меж столов,

Идет Косой, шумит по лесу темной ночью:

«Видали мы в лесах зверей почище львов,

От них и то летели клочья!..»

Проснулся Лев, услышав пьяный крик, —

Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.

Лев — цап его за воротник!

«Так вот кто в лапы мне попался!

Так это ты шумел, болван?

Постой, да ты, я вижу, пьян —

Какой-то дряни нализался!»

Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!

Стал от беды искать спасенья он:

«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!

Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.

Там лишнего хватил. Но все за Вас!

За Ваших Львят! За Вашу Львицу! —

Ну, как тут было не напиться?!»

И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.

Спасен был хвастунишка наш.

Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,

Но обожал… подхалимаж.

Проснулся Лев и в гневе стал метаться,

Нарушил тишину свирепый, грозный рык —

Какой-то зверь решил над Львом поиздеваться:

На Львиный хвост он прицепил ярлык.

Написано: «Осел», есть номер с дробью, дата,

И круглая печать, и рядом подпись чья-то…

Лев вышел из себя: как быть? С чего начать?!

Сорвать ярлык с хвоста?! А номер?! А печать?!

Еще придется отвечать!

Решив от ярлыка избавиться законно,

На сборище зверей сердитый Лев пришел.

«Я Лев или не Лев?» — спросил он раздраженно.

«Фактически вы Лев! — Шакал сказал резонно. —

Но юридически, мы видим, вы Осел!»

«Какой же я Осел, когда не ем я сена?!

Я Лев или не Лев? Спросите Кенгуру!»

«Да! — Кенгуру в ответ. — В вас внешне, несомненно,

Есть что-то львиное, а что — не разберу!..»

«Осел! Что ж ты молчишь?! — Лев прорычал в смятенье. —

Похож ли я на тех, кто спать уходит в хлев?!»

Осел задумался и высказал сужденье:

«Еще ты не Осел, но ты уже не Лев!..»

Напрасно Лев просил и унижался,

От Волка требовал, Шакалу объяснял…

Он без сочувствия, конечно, не остался,

Но ярлыка никто с него не снял.

Лев потерял свой вид, стал чахнуть понемногу,

То этим, то другим стал уступать дорогу,

И как-то на заре из логовища Льва

Вдруг донеслось ослиное: «И-аа!»

Мораль у басни такова:

Иной ярлык сильнее Льва!

Слон-живописец написал пейзаж,

Но раньше, чем послать его на вернисаж,

Он пригласил друзей взглянуть на полотно:

Что, если вдруг не удалось оно?

Вниманием гостей художник наш польщен!

Какую критику сейчас услышит он?

Не будет ли жесток звериный суд?

Низвергнут? Или вознесут?

Ценители пришли. Картину Слон открыл,

Кто дальше встал, кто подошел поближе.

«Ну, что же, — начал Крокодил, —

Пейзаж хорош! Но Нила я не вижу…»

«Что Нила нет, в том нет большой беды! —

Сказал Тюлень. — Но где снега? Где льды?»

«Позвольте! — удивился Крот. —

Есть кое-что важней, чем лед!

Забыл художник огород».

«Хрю-хрю, — заметила Свинья, —

Картина удалась, друзья!

Но с точки зренья нас, Свиней,

Должны быть желуди на ней».

Все пожеланья принял Слон.

Опять за краски взялся он

И всем друзьям по мере сил

Слоновьей кистью угодил,

Изобразив снега, и лед,

И Нил, и дуб, и огород,

И даже мед!

(На случай, если вдруг Медведь

Придет картину посмотреть…)

Картина у Слона готова,

Друзей созвал художник снова.

Взглянули гости на пейзаж

И прошептали: «Ералаш!»

Мой друг! не будь таким слоном:

Советам следуй, но с умом!

На всех друзей не угодишь,

Себе же только навредишь.

Случилось это

Во время птичьего банкета:

Заметил Дятел-тамада,

Когда бокалы гости поднимали,

Что у Воробушка в бокале —

Вода! Фруктовая вода!!

Подняли гости шум, все возмущаться стали, —

«Штрафной» налили Воробью.

А он твердит свое: «Не пью! Не пью! Не пью!»

«Не поддержать друзей? Уж я на что больная, —

Вопит Сова, — а все же пью до дна я!»

«Где ж это видано, не выпить за леса

И за родные небеса?!»

Со всех сторон стола несутся голоса.

Что делать? Воробей приклювил полбокала.

«Нет! Нет! — ему кричат. — Не выйдет! Мало! Мало!

Раз взялся пить, так пей уже до дна!

А ну, налить ему еще бокал вина!»

Наш скромный трезвенник недолго

продержался —

Все разошлись, он под столом остался…

С тех пор прошло немало лет,

Но Воробью нигде проходу нет,

И где бы он ни появился,

Везде ему глядят и шепчут вслед:

«Ах, как он пьет!», «Ах, как он разложился!»,

«Вы слышали? На днях опять напился!»,

«Вы знаете? Бросает он семью!».

Напрасно Воробей кричит: «Не пью-ю!

Не пью-ю-ю!!»

Иной, бывает, промахнется

(Бедняга сам тому не рад!),

Исправится, за ум возьмется,

Ни разу больше не споткнется,

Живет умней, скромней стократ.

Но если где одним хоть словом

Его коснется разговор,

Есть люди, что ему готовы

Припомнить старое в укор:

Мол, точно вспомнить трудновато,

В каком году, каким числом…

Но где-то, кажется, когда-то

С ним что-то было под столом!..

Лиса приметила Бобра:

И в шубе у него довольно серебра,

И он один из тех Бобров,

Что из семейства мастеров,

Ну, словом, с некоторых пор

Лисе понравился Бобер!

Лиса ночей не спит:

«Уж я ли не хитра?

Уж я ли не ловка к тому же?

Чем я своих подружек хуже?

Мне тоже при себе пора

Иметь Бобра!»

Вот Лисонька моя, охотясь за Бобром,

Знай вертит перед ним хвостом,

Знай шепчет нежные слова

О том, о сем…

Седая у Бобра вскружилась голова,

И, потеряв покой и сон,

Свою Бобриху бросил он,

Решив, что для него, Бобра,

Глупа Бобриха и стара…

Спускаясь как-то к водопою,

Окликнул друга старый Еж:

«Привет, Бобер! Ну, как живешь

Ты с этой… как ее… с Лисою?»

«Эх, друг! — Бобер ему в ответ. —

Житья-то у меня и нет!

Лишь утки на уме у ней да куры:

То ужин — там, то здесь — обед!

Из рыжей стала черно-бурой!

Ей все гулять бы да рядиться,

Я — в дом, она, плутовка, — в дверь.

Скажу тебе, как зверю зверь:

Поверь,

Сейчас мне впору хоть топиться!..

Уж я подумывал, признаться,

Назад к себе — домой податься!

Жена простит меня, Бобра, —

Я знаю, как она добра…»

«Беги домой, — заметил Еж, —

Не то, дружище, пропадешь!..»

Вот прибежал Бобер домой:

«Бобриха, двери мне открой!»

А та в ответ: «Не отопру!

Иди к своей Лисе в нору!»

Что делать? Он к Лисе во двор!

Пришел. А там — другой Бобер!

Смысл басни сей полезен и здоров

Не так для рыжих Лис, как для седых Бобров!