С армянского
Я в детстве шел и палкою в пыли
вел длинный след до своего порога,
а после люди шли, стада брели,
и след мой исчезал, прожив немного.
Как этот след, след детства замела
седая аштаракская дорога.
1940
Юнец, впервые девушку целуя,
Что думает? Спросите у него.
Он думает, что, кроме поцелуя,
Не существует в мире ничего.
Юнцу такому может показаться,
Что даже старцы, бабки, бобыли
Спешат куда-то в парки целоваться
Иль со свиданья только что пришли.
Вот так я с первой книжкою под мышкой
Иду сейчас по улице, — поэт! —
Воображая, что над этой книжкой
Уже склонился чуть не целый свет.
1940
Я сам не знаю, что это такое
Меня столкнуло с торного пути,
Но я забыл о счастье и покое,
Чтобы путем поэзии пойти.
Любою болью времени болея,
Я беды мира на плечи взвалил.
Все, что достойно жалости, —
жалею,
Все, что любви достойно, —
полюбил.
Безоблачно счастливым был пролог,
За белым мотыльком мечты
я гнался,
А он предупредить меня не мог!
Он знал, куда летит, —
и не признался!
Куда меня все это завело?
Служение поэзии похоже,
Алхимики,
на ваше ремесло!
Ненастной ночью
или днем погожим
Глядишь в окно,
глотаешь серный дым,
Тяжелым инструментом руки трудишь, —
Так ты сидел когда-то молодым
И в старости
сидеть все так же будешь!
А золота все нет.
И нет покоя.
Ищу. Ищу. Ищу —
не нахожу.
И, словно серный дым,
от глаз
рукою
Мечты о тихом счастье отвожу.
1940
Мы с тобою дружили светло и гордо,
как река с рекою, рука с рукою.
Но одно припомнить мне нынче горько,
Но одно никак не дает покою.
Мы в тот день поссорились.
Если б завтра
мы опять взглянули друг другу
в лица!..
Но уже для тебя не настало «завтра».
До сих пор эта глупая ссора длится.
1942–1943
Ты бы в гости ко мне пришла,
Не была давно у меня.
Горе песней бы прогнала —
Прижилось оно у меня.
Вьется горлица в тишине
Над оконницей у меня.
Я б увидел тебя во сне,
Да бессонница у меня.
1944
Тот,
кого ты так любишь во мне давно,
вовсе иные имеет черты
и склонности.
Мне,
на него похожему,
не дано
его доброты,
его чистоты
и скромности.
Как я порой ревную тебя
к нему,
хоть он и носит имя мое
и отчество!
Если ты догадаешься,
почему —
холодом обоймет тебя
одиночество.
Так не гаси же
в окнах своих
огня!
Крылья мои оставь мне
как утешение.
Чем лучше ты думаешь
про меня —
тем становлюсь и вправду я
совершеннее.
1956
Я не могу.
С меня довольно!
За что мне эта боль дана?
И нет любви,
а больно,
больно,
Как будто есть еще она.
Любовь,
ты мстишь мне за утрату!
Так, через много-много лет,
Болит ночами у солдата —
Болит рука,
которой нет.
1956
Помоги же мне не ошибаться:
Если сплю — пораньше просыпаться,
Если делом занят — не лениться,
Если дверь открыта — не ломиться!
Помоги не сделанное дело
Не принять за счастье без предела.
Помоги мне! Дай большое право
Не кричать о славе прежде славы.
Если в сердце я стиха не выносил,
Ты не дай, чтоб на бумаге выписал.
Если камня из скалы не выломал —
Не хвалился бы, что стены выложил…
Помоги не показаться правым,
Если был я глупым и лукавым.
Дай мне не возжаждать награжденья
За ошибки или преступленья.
Помоги мне не казаться —
Быть!
Помоги мне правильно прожить.
1962
Будь начеку вблизи высот!
Запомни, каждый разговор
Подхватит эхо наших гор
И по долинам разнесет.
Коль скажешь добрые слова,
Горы седая голова
Почтит тебя приветом, —
Не забывай об этом.
А скажешь что-нибудь во зло —
Горы нахмурится чело
И древний кратер оживет, —
Будь начеку вблизи высот!
Будь начеку вблизи высот!
И знай: опасна эта высь.
Узка тропа, что к ней ведет, —
Двум путникам не разойтись.
И быстро превратится в прах,
Кто злобу на сердце несет…
Тропинки узкие в горах, —
Будь начеку вблизи высот!
Будь начеку вблизи высот!
Мы здесь не ведали корон,
Здесь каждый сам себя венчал,
Не знали войсковых колонн,
Зато здесь каждый — генерал.
Здесь каждый горд, как вышина,
И каждый каждому собрат,
Здесь каждый сам себе — страна,
Пускай отторгнут и разъят,
Один — со всеми он един,
Когда непрошеных гостей
Манит страна седых вершин
И неприступных крепостей,
Страна, что он своей зовет…
Будь начеку вблизи высот!
1962
Я написать хочу слова на музыку дождя,
Зарифмовать порывы ветра,
Найти мелодию легчайших дуновений,
Что слышатся в лесах порой осенней,
И вслух читать речитатив ручья.
Я рисовать хочу, как тополь тонкой кистью
Рисует в небе все, что скажут листья,
Хочу лепить движение и трепет,
Лепить, как ветер встречных женщин лепит,
Хочу понять все то, что после стольких дней,
и стольких слов,
и стольких слез
Неясно для меня в душе твоей.
В твоей душе, которой я объят,
Как этим небом, ветром и дождями,
И рощами, что тихо шелестят,
И речками, что шепчут меж камнями,
И прихотью тропинок, что всегда
Меня к тебе ведут как бы случайно,
К тебе, чья речь близка мне и чужда,
Как речь природы, простотой и тайной.
1962
Я предчувствую:
во мне назревают стихи.
Я предчувствую это,
как час любви,
когда, еще не видны и тихи,
уже плывут
ее корабли.
Я предчувствую это,
как в голосе дрожь,
как запах цветка,
как крик коня,
как дверь, в которую не был вхож,
но уже распахнутую для меня.
Пересыхает моя гортань.
Я словно зверь в голубом лесу,
внезапно почуявший:
где-то лань
робкая,
рога на весу.
И я замираю.
И меня уже нет.
Я весь — ожидание, трепет, боль…
Где моей лани тревожный след?
Что меня ждет:
тишина или бой?
Я разобраться в этом стремлюсь:
все ближе оно,
вот оно — в груди,
оно захватило…
И я молюсь:
только не выдай, не подведи!
Чтоб в кажущейся тишине
не обратилась любовь в игру,
не показался бы ланью мне
суслик,
прячущийся в нору,
чтоб не пришлось мне, оторопев,
выдохнуть искаженным ртом
вместо песни —
скучный напев
и раскаиваться потом.
1962