Советская поэзия. Том второй

Ярмо не из легких — доброе имя,

Надеюсь, я мужественно тянул.

Горжусь я порой плечами своими:

Их камень усталости не согнул.

Я слабость минутную наземь бросал,

Лишь правду и мужество в песнях любя.

И вот мне открылось: о чем ни писал,

Все песни — во имя тебя!

А ведь что-то вершится без моего участья:

кто-то рождается, настигает кого-то смерть,

грохочут праздники, тихо вползают несчастья,

ливни и засуха, оцепененье и смерч,

раковины на дне океанском мерцанье,

тонкое пение спутника с высоты…

Где-то тянутся двое друг к другу сердцами,

благоухают в лугах на рассвете цветы…

От улыбки — до ярости, от рассвета — до ночи,

от хребтов голубых — до бездонного дна своего

мир бескрайний раскинулся. Он поет и грохочет.

Как бы мне охватить целиком, безраздельно, его?

Как осмыслить все это, связать эти пестрые части?

Научи меня, век, и своим озареньем коснись…

В мире что-то вершится без моего участья.

Вот поди ж ты не мучайся,

вот попробуй-ка тут отмахнись!

Мысль странная преследует меня:

печалюсь я о мне не данной жизни.

Не потому, что на свою ропщу

или судьбою был бы недоволен.

Жизнь изменить свою имеешь право:

заняться новым делом, переехать

куда-нибудь, жениться, развестись

иль докторскую степень получить.

Все это можно…

Но, скажите, как

мне быть, когда заманчивого столько

и выбор так прекрасен и богат,

а выбирать возможно лишь одно —

один лишь путь, одну судьбу на свете —

«ту», а не «эту», что уже другому

досталась и навек принадлежит,

а для тебя она покрыта тайной…

За судьбами слежу я жадным взором,

печалюсь я о мне не данной жизни.

Собираюсь жить! Очи видят свет,

Сила есть, и ум не теряет нить…

Сколько уже лет, сколько долгих лет

Собираюсь жить, собираюсь жить!

Собираюсь жить! Сборам нет конца.

Собираюсь все и не соберусь.

Тают в кулаке, вроде леденца,

Сладость детских дней, молодости вкус.

Так и не успел радости вкусить,

Краткий мой апрель, маем ты не стал.

Я существовал, но не начал жить,

И под небом я места не сыскал…

Господи, скажи — до каких мне пор…

Кажется, уже старость у дверей…

И бегут за мной с воем волчьих свор

Тысячи надежд юности моей.

И опять я жду, и опять готов…

Не пора ли жар в сердце потушить…

Жизнь идет к концу! Страшен счет годов!

Вопреки всему — собираюсь жить!

Я море люблю на безлюдье, когда ни единой

частицы души любопытным не отдает,

и не по-актерски оно широко и пустынно

шумит в средоточье своих одиноких забот.

Как не удивляться его тяжкомысленным взгорьям,

когда мне ясна их непостоянная суть?

Как радуюсь я, что своим ликованьем и горем

и не помышляет оно перед нами блеснуть.

Друг на друга гневно наползали

Брови гор — и треснул небосклон,

И в долине, как в двусветном зале,

Свет широкий вспыхнул с двух сторон.

В чашах облаков перекипело

Молодое мутное вино,

Рог луны заполнив до предела,

На долину хлынуло оно.

Стопудовый мрак взвалив на спину,

Ночь брела, шатаясь, как в бреду,

И об Алазанскую долину

Тяжело споткнулась на ходу.

Вы занимались рыболовством?

Здесь нет секретов ни на грош:

Закинешь удочку под мостом, —

Сидишь,

надеешься

и ждешь…

Вот так и наше стихотворство, —

И в нем секретов не найдешь:

Достал перо, о стол оперся, —

Сидишь,

надеешься,

и ждешь…

Человек — это след,

Это мысль и творенье,

Память или предмет,

Или даже… забвенье.

Так, бывает, горит,

Так он сердце расплавит,

Что — как метеорит —

Ничего не оставит.

Я жаден до людей!.. Всегда толпою

Вокруг меня шумят мои друзья, —

Не потому, что скучно мне с тобою,

А потому, что мне без них нельзя.

Мне не утратить к людям интереса,

И я, надеюсь, им необходим.

Что я один! Я — как кусок железа —

Звеню тогда, когда столкнусь с другим…