Советская поэзия. Том второй

Здесь родилась я. Вот он, домик наш,

Супа^{53} под яблонею земляная,

На огороде низенький шалаш,

Куда я в детстве пряталась от зноя.

В садах зеленых — улочек клубок;

Гранат в цвету над пыльною дорогой,

И в свежей сени рощи арычок —

Осколок зеркальца луны двурогой.

Заоблачные выси снежных гор,

Сожженные свирепым солнцем степи,

Пустынь песчаных огненный простор —

Для глаз моих полны великолепья, —

Затем, что здесь явилась я на свет,

Навстречу жизни здесь глаза открыла,

И здесь, не зная горя с детских лет,

Свободу я и счастье ощутила;

Затем, что здесь, ручьев весны звончей,

Любовь во мне впервые зазвучала,

Что здесь я, в тишине живых ночей,

Весенним водам тайну поверяла.

Когда в садах звенели соловьи

И — им в ответ смеясь — цвели сунбули^{54}, —

Ведь с ними песни родились мои

И, оперившись крыльями взмахнули.

И — лучшие из всех рожденных мной —

Напевы посвятила я отчизне.

Ведь счастье живо лишь в стране родной,

А без нее горька услада жизни.

Вот почему мне родина милей,

Чем свет, дороже, чем зеница глаза,

Любовь к ней говорит в крови моей,

Напевом отзываясь в струнах саза.

И, верою незыблемой полна

В победу нашу, саз беру я в руки.

Тебе, о мать, тебе, моя страна,

Стихов, из сердца вырвавшихся, звуки!

Тебе сегодня пятьдесят, мой друг,

Ты далеко сейчас, но тем заметней,

Что солнцу тоже пятьдесят, что луг

Покрыт травой пятидесятилетней.

Перу, бумаге тоже пятьдесят,

И жизнь такая в строчках загорелась,

Что листья дышат и дожди шумят,

А грусть и радость обретают зрелость.

Арабы нам сказали всех ясней, —

Они слывут недаром мудрецами, —

Что расстояний в мире нет длинней,

Чем расстояние между сердцами.

Но если расстоянье велико, —

Мне мысль арабов кажется бесспорной, —

От сердца к сердцу, что не так легко,

Я мост прокладываю стихотворный!

Я тайно не приду. Я не войду

В твой дом, в твою судьбу, подобно клину.

Я не накличу на тебя беду

И то, что ты воздвиг, не опрокину.

Но в день, когда придут и друг и враг, —

Как свет, как первое стихотворенье,

Как сказка появлюсь, раздвинув мрак,

Твое смятенье и твое горенье!

Мне, капле, что почет и не почет?

Для капли место — на листе и в чаше.

Тебя восторг веселья увлечет —

За тостом тост, один другого краше.

Но вдруг поставишь ты пустой бокал,

Окинешь всех отсутствующим взглядом,

Как бы чего-то, что всегда искал,

Недостает, а быть могло бы рядом.

Исчезнет все, чем жизнь была пьяна.

Себя почувствуешь ты одиноким.

Протянешь руку, чтоб испить вина,

Но не зажжешься пламенем высоким.

Измучает тебя тоска твоя,

Она тебя иссушит, отрезвляя.

Подобная слезинке соловья,

На дне бокала капелька живая!

Пусть эта капля горяча, светла,

Она огня хмельного не дарует,

Но без огня испепелит дотла,

А наслаждением не очарует.

Кто эта капля? Воспаленных глаз

Слеза, от мира скрытая вначале?

Мечта, что слабой искоркой зажглась,

Когда воспоминанья зазвучали?

Иль то любви пугливой, робкой дар,

Давно забытый и оживший снова?

Иль сердца женского желанный жар,

Коснувшийся дыханья ледяного?

Что б ни было, но эта капля — я.

Я, я сама. И ты себя не мучай,

Ты берегись, прозрачного питья

Не пей — нет счастья в этой капле жгучей.

То ли, торопясь, меня торопит

Прожитых годов нелегкий опыт?

То ли пройденных дорог наказ

Слышу каждый день и каждый час?

То ли жизнь настойчиво, как мать, —

Та, которую хочу понять, —

Говорит мне: «Счастья ты просила —

Так ищи его, ищи всегда!»

То ли в сердце иссякает сила,

Будто в тихом родничке вода:

Никого не напоив как следует,

Высохла, — никто о ней не ведает?

Но приказ: «Трудись!» — во всем мне слышится.

Оттого-то мне так жадно пишется!

Я упорно буду рыть иглою

Землю, а живой родник открою!

Если я увижу, что не светится

Пламя счастья в сердце у меня,

Вспыхну я сама — и всем, кто встретится,

Буду я источником огня!

Отниму могущество у слова,

У не угасающей звезды,

У горы, у гордой той гряды,

Что, как мой отец, седоголова,

У речной стремительной воды,

Что блестит, трепещет каплей каждою…

Я томлюсь такой же светлой жаждою,

Как пустыня, ждущая канала.

Кажется: такую мощь познала,

Что поднять легко мне шар земной.

О чудесном космосе наука

Породнила так меня с Луной,

Что Луну, как внучку или внука,

Будто мне планеты — дом родной,

Я возьму да посажу на плечи!

Дорог сердцу голос человечий,

Я беру слова у всех людей —

Капельки сливаются в ручей

И становятся судьбой народной.

Из ручья я пью и отдаю

Каждому по капле жизнь мою,

Чтобы не была земля бесплодной,

Вольно дышится, когда пою,

Жадно пишется в родном краю!

То парю я над страной, как птица,

То свой мед коплю я, как пчела.

И покуда сердце будет биться,

Для людей готова я трудиться,

И не скажет сердце:

«Жизнь прошла…»

«Когда-нибудь у вас я украду

Перо».

Вы мне сказали это в шутку,

Но в шутке вашей слышу я беду,

Грозящую и сердцу и рассудку.

Не отнимайте у меня пера,

Не делайте меня глухонемою!

Другого много у меня добра,

Возьмите все, свой выкуп я утрою, —

Не отнимайте у меня пера!

Я не Хафиз^{55}, и я дарить не буду

Вам города!

Поэзию мою

И пламень сердца вам я отдаю,

Чтобы для вас он запылал повсюду.

Как любящая, верная сестра,

Я посвящу вам ночи и утра,

Исполнить вашу волю я готова,

Но только мне мое оставьте слово,

Не отнимайте у меня пера!

Не хватит хлопка вам? Я хлопком стану.

Зерна не хватит? Стану я зерном.

Болеть начнете? Исцелю я рану.

Настанет праздник? Разольюсь вином.

Я воспою ваш путь нелегкий, правый,

Я расскажу, как ваша мысль остра,

Я стану летописцем вашей славы,

Я опишу ваш подвиг величавый, —

Не отнимайте у меня пера!

Мое служенье вам — стихосложенье.

Перед родным народом я в долгу, —

Так дети пусть продлят мое служенье,

Когда перо держать я не смогу.

Я счастьем насладилась небывалым, —

Я присягнула детям и перу.

Когда без них останусь — я умру,

Мое лицо закройте покрывалом,

Но если вы хотите мне добра, —

Не отнимайте у меня пера!

На небесах, на суше, в океане —

Повсюду жизнь… Шумит ее родник.

И, совершая нужное деянье,

Мы сами украшаем каждый миг.

А день, который бесполезно прожит,

В ночной тиши нас тяготит и гложет.

Ну, что ж, пусть гложет!.. Выдержим и это!

Без недовольства ведь и жизни нет.

Не будет мрака — не оценим света,

Не обойтись без горестей и бед…

Лишь пустота — смертельна для поэта!

Вот и осень моя убывает.

Зимний холод сжигает меня.

Я не знала, что холод бывает

Ненасытней любого огня.

В дни, когда моя жизнь пламенела,

Разве знала подобную боль?

Белый иней ложится на тело,

Как на рану открытую соль.

Я с холодной зимой в поединке,

Плачу, слезы мои не текут, —

Превращаются в острые льдинки

И лицо постаревшее жгут.

Годы, годы… И я содрогаюсь,

Как побитая градом листва.

Неужели я с жизнью прощаюсь

И душа моя тлеет едва?

Или все мне приснилось в больнице,

И цветут за окошком сады,

И со мной никогда не случится

Этой самой последней беды?

Ах, больничная белая койка,

И озноб, и тоска… Все равно,

Хоть и сердце не камень, а стойко

Эту боль перетерпит оно.