Советская поэзия. Том второй

Ничего мы тогда не знали,

Нас баюкала тишина,

Мы цветы полевые рвали

И давали им имена.

А когда мы ложились поздно,

Нам казалось, что лишь для нас

Загорались на небе звезды

В первый раз и в последний раз.

…Пусть не все нам сразу дается,

Пусть дорога жизни крута,

В нас до старости остается

Первозданная простота.

Ни во чьей (и не в нашей) власти

Ощутить порою ее,

Но в минуты большого счастья

Обновляется бытие,

И мы вглядываемся в звезды,

Точно видим их в первый раз,

Точно мир лишь сегодня создан

И никем не открыт до нас.

И таким он кажется новым

И прекрасным не по летам,

Что опять, как в детстве, готовы

Мы дарить имена цветам.

Как бы ударом страшного тарана

Здесь половина дома снесена,

И в облаках морозного тумана

Обугленная высится стена.

Еще обои порванные помнят

О прежней жизни, мирной и простой,

Но двери всех обрушившихся комнат,

Раскрытые, висят над пустотой.

И пусть я все забуду остальное —

Мне не забыть, как, на ветру дрожа,

Висит над бездной зеркало стенное

На высоте шестого этажа.

Оно каким-то чудом не разбилось.

Убиты люди, стены сметены, —

Оно висит, судьбы слепая милость,

Над пропастью печали и войны.

Свидетель довоенного уюта,

На сыростью изъеденной стене

Тепло дыханья и улыбку чью-то

Оно хранит в стеклянной глубине.

Куда ж она, неведомая, делась

Иль по дорогам странствует каким,

Та девушка, что в глубь его гляделась

И косы заплетала перед ним?..

Быть может, это зеркало видало

Ее последний миг, когда ее

Хаос обломков камня и металла,

Обрушась вниз, швырнул в небытие.

Теперь в него и день и ночь глядится

Лицо ожесточенное войны.

В нем орудийных выстрелов зарницы

И зарева тревожные видны.

Его теперь ночная душит сырость,

Слепят пожары дымом и огнем,

Но все пройдет. И, что бы ни случилось, —

Враг никогда не отразится в нем!

Много слов на земле. Есть дневные слова —

В них весеннего неба сквозит синева.

Есть ночные слова, о которых мы днем

Вспоминаем с улыбкой и сладким стыдом.

Есть слова — словно раны, слова — словно суд, —

С ними в плен не сдаются и в плен не берут.

Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести.

Словом можно продать, и предать, и купить,

Слово можно в разящий свинец перелить.

Но слова всем словам в языке у нас есть:

Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.

Повторять их не смею на каждом шагу, —

Как знамена в чехле, их в душе берегу.

Кто их часто твердит — я не верю тому,

Позабудет о них он в огне и дыму.

Он не вспомнит о них на горящем мосту,

Их забудет иной на высоком посту.

Тот, кто хочет нажиться на гордых словах,

Оскорбляет героев бесчисленных прах,

Тех, что в темных лесах и в траншеях сырых,

Не твердя этих слов, умирали за них.

Пусть разменной монетой не служат они, —

Золотым эталоном их в сердце храни!

И не делай их слугами в мелком быту —

Береги изначальную их чистоту.

Когда радость — как буря, иль горе — как ночь,

Только эти слова тебе могут помочь!

Умирает владелец, но вещи его остаются,

Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.

В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются

И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.

Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться, —

Так покорно другим подставляют себя зеркала,

И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,

И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола.

Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,

Электрический счетчик не завертится наоборот,

Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете,

Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет.

Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,

Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их, —

Тот, кто жил для вещей, — все теряет с последним дыханьем,

Тот, кто жил для людей, — после смерти живет средь живых.

До обидного жизнь коротка,

Ненадолго венчают на царство, —

От глотка молока — до глотка

Подносимого с плачем лекарства.

Но меж теми глотками — заметь! —

Нам немало на выбор дается:

Можно дома за чаем сидеть,

Можно пить из далеких колодцев.

Если жизнь не легка, не гладка,

Если в жизни шагаешь далеко,

То не так уж она коротка

И бранить ее было б жестоко.

Через горы, чащобы, пески,

Не боясь ни тумана, ни ветра,

Ты пошел от истоков реки —

И до устья дошел незаметно.

Вот и кончен далекий поход, —

Не лекарство ты пьешь из стакана:

Это губы твои обдает

Горьковатая зыбь Океана.

Есть в городе памяти много домов,

Широкие улицы тянутся вдаль,

Высокие статуи на площадях

Стоят — и сквозь сон улыбаются мне.

Есть в городе памяти много мостов,

В нем сорок вокзалов и семь пристаней,

Но кладбищ в нем нет, крематориев нет, —

Никто в нем не умер, пока я живу.

Есть в городе памяти маленький дом

В глухом переулке, поросшем травой;

Забито окно, заколочена дверь,

Перила крыльца оплетает вьюнок.

…Когда это дело случится со мной, —

С проспектов стремительно схлынет толпа

И, за руки взявшись, друзья и враги

Из города памяти молча уйдут.

И сразу же трещины избороздят

Асфальт и высокие стены домов,

Витрины растают, как льдинки весной,

И башни, как свечи, начнут оплывать.

Не привыкайте к чудесам —

Дивитесь им, дивитесь!

Не привыкайте к небесам,

Глазами к ним тянитесь.

Приглядывайтесь к облакам,

Прислушивайтесь к птицам,

Прикладывайтесь к родникам,

Ничто не повторится.

За мигом миг, за шагом шаг

Впадайте в изумленье.

Все будет так — и все не так

Через одно мгновенье.

Кто белой ночью ласточку вспугнул, —

Полет ли дальнего ракетоносца

Или из бездны мирозданья гул,

Неслышный нам, в гнездо ее донесся?

Она метнулась в воздухе ночном,

И крылья цвета вороненой стали

Цветущий мир, дремавший за окном,

Резнули дважды по диагонали.

Писк судорожный, звуковой надрез

Был столь пронзителен, как будто разом

Стекольщик некий небеса и лес

Перекрестил безжалостным алмазом.

И снова в соснах дремлет тишина,

И ели — как погашенные свечи,

И этот рай, что виден из окна,

Еще прекрасней, ибо он не вечен.

За пятьдесят, а все чего-то жду.

Не бога и не горнего полета,

Не радость ожидаю, не беду,

Не чуда жду — а просто жду чего-то.

Хозяин вечный и недолгий гость

Здесь на Земле, где тленье и не тленье,

Где в гордые граниты отлилось

Природы длительное нетерпенье, —

Чего-то жду, чему названья нет,

Жду вместе с безднами и облаками.

Тьма вечная и негасимый свет —

Ничто пред тем, чего я жду веками.

Чего-то жду в богатстве и нужде,

В годины бед и в годы созиданья;

Чего-то жду со всей Вселенной, где

Материя — лишь форма ожиданья.