Советская поэзия. Том второй

Пускай из снега водрузят

мне памятник. Что годы? —

На день! Капризы пусть грозят

изменчивой погоды!

Пусть, восходя, светило дня

меня повергнет в трепет.

И сын мой первым пусть в меня,

смеясь, снежком залепит.

Пусть кожа на щеках смугла,

я буду бел, как вата,

мне очагов твоих зола

была мила когда-то.

Я легкий памятник хочу,

Хоть век мой трудным прожит!

Землетрясенье! — лишь к плечу

дитя ладонь приложит.

А вместо глаз два уголька.

Я их от света сужу.

Стоять я буду день, пока

я не растаю

в лужу.

Лишь день… Я уроню слезу

на бороду седую.

А после под ноги сползу

людей,

на мостовую.

Волос оторванную прядь

развеет вихрь по свету…

Зимою, через год, опять

явлюсь на площадь эту.

А город через много лет

меня коль позабудет,

в Тбилиси каждый снежный дед

мне памятником будет.

Холодной ночью у Бештау где-то,

Под шум ветвей и ржание коней,

Знакомые мелькнули эполеты

И раздалось тревожное:

— Скорей!

Вставай, вставай! —

Он звал меня куда-то. —

Сейчас царит ночная мгла кругом,

Ты будешь братом,

будешь секундантом,

Вот пистолеты,

нам пора, идем.

Как, ты не хочешь?

Медлить невозможно… —

И он вскочил на черного коня

И ускакал, решительный,

тревожный,

На целый век опередив меня…

Но стало по ночам теперь казаться,

Что слышен звон стремительных копыт,

Что слышно ржанье,

что в седле казацком,

Бессонный,

бледный,

Лермонтов сидит.

Стучит напрасно в разные ворота,

В раздумье поворачивает вспять,

И вновь летит,

и вновь зовет кого-то

Стать ему братом,

секундантом стать…

Наступил новый год.

Подоспело мгновенье.

Я опять, как всегда, тебе письма пишу.

О, мои вдохновенье и благоговенье,

удивленье, что льются по карандашу!

Но опять, как всегда, околдован поземкою,

я отправить тех писем тебе не могу.

Рву бумагу и комкаю, комкаю, комкаю,

словно снег, как школяр молодой на бегу.

Эти снежные комья в тебя я бросаю.

Ты теперь далеко, и с тобой тишина.

Я бросаю, как память о прошлом спасаю,

я хочу, чтоб в тебе взбунтовалась она.

Через версты и дни, через боль и желанье

я хочу, чтоб она проникала скорей,

чтобы я, словно снежное изваянье,

вдруг растаял под теплой слезою твоей.

А иначе? Что стоят иначе удачи?

Приходи и спасай. На земле — снегопад.

А иначе пойду я, как странник незрячий,

по январской земле за тобой наугад.

Новый год.

За окном белых хлопьев паренье,

я опять, как всегда, тебе письма пишу…

О, мои вдохновенье и благоговенье,

что бесшумно стекают по карандашу!

Утра первые отголоски.

Часом кажется каждый миг.

Под часами на перекрестке

Я стою, не нуждаясь в них.

Неподвижный, как столб в тумане, —

О, как страшно я тороплюсь!

Дверь аптеки.

Рецепт в кармане.

Отбивает секунды пульс.

Утро в улицу входит хмуро.

Выраженье его лица

Горько.

Горько, как та микстура

Для отца, моего отца.

Дверь аптеки откроют в восемь.

Без пяти.

Без двух.

Без одной…

В моих легких

клокочет осень,

задыхаясь,

я мчусь домой!

Переход,

поворот,

ограда,

перекресток, часы —

и вдруг —

лик часов:

«Не спеши. Не надо.

Ни к чему торопиться, друг…»