Советская поэзия. Том второй

С новой запевкой на Новый год

Девка на лавке веревку вьет.

Косы у девки до полу, до пят,

В ковте булавки — головки горят,

Брошка на ковте, пуговки в ряд,

Цветики на ковте…

Добер наряд!

А вьюга по окнам ставнями бьет,

В ров за деревней набит сумет,

Снег повсюду — не видно дров,

И вовки воют у самых дворов.

Гавкают собаки, боров ревет…

А девка на лавке веревку вьет,

Веревку вьет да припевку поет,

Припевку-запевку на Новый год.

«Вейся-повейся, крепка, ловка,

Вейся, свивайся, на смерть вовкам.

Справлю обновку, взамуж пойду —

На эту веревку лиху беду,

Чтобы свекровка была не зла,

Чтобы золовка была не в козла,

Чтоб не терять мне девичью стать,

С милым в ладу годов не считать,

Чтобы от сдобных печных пирогов

Духом парным распирало кров.

Вейся ж, свивайся…»

А вьюга ревет,

Девка на лавке веревку вьет.

Где конец его и где начало?

За два дня вокруг не обойдешь.

Рожь лежит: не ветром укачало —

Танки с глиною смешали рожь.

Здесь они, склонив стволы, стояли,

Как слоны в озерных тростниках,

Только птицы к ним не подлетали,

Не роились мухи на боках.

Трупы, загнивающие в яме,

Ржавые винтовки и штыки,

Желтый ров с размытыми краями,

Словно русло высохшей реки.

Гильзами забитые окопы,

Черепки яичной скорлупы,

Проволокой спутанные тропы,

И, как трупы, желтые снопы…

Полюшко родное!

Светлый воздух,

Политая потом грудь земли.

Уцелели радуги да звезды…

Чистым полем варвары прошли.

Мы стоим — бушлаты нараспашку:

— Ничего! Крепитесь, моряки!

Час придет — возьмемся за распашку:

Нам и поле поднимать с руки.

Даже представить трудно,

Как я смогу опять

С вечера беспробудно,

Без сновидений спать.

Страшно, что сил не хватит

Выдержать до утра.

Сядьте на край кровати,

Дайте руку, сестра!

Все, кто болели, знают

Тяжесть ночных минут…

Утром не умирают,

Утром живут, живут…

Утро раздвинет стены,

Окна откроет в сад,

Пчелы из первой смены

В комнату залетят.

Птицы разбудят пеньем

Всю глубину двора,

Чей-нибудь день рожденья

Будут справлять с утра.

Только бы до рассвета

Выдюжить как-нибудь…

Утренняя газета

В новый поманит путь.

Да позвонят из дому,

Справятся:

«Как дела?»

Да навестит знакомый…

Только бы ночь прошла!

Тени в углах растают,

Тяжесть с души спадет,

Утром не умирают —

Солнце начнет обход!

Мне с отчимом невесело жилось,

Все ж он меня растил —

И оттого

Порой жалею, что не довелось

Хоть чем-нибудь порадовать его.

Когда он слег и тихо умирал, —

Рассказывает мать, —

День ото дня

Все чаще вспоминал меня и ждал:

«Вот Шурку бы… Уж он бы спас меня!»

Бездомной бабушке в селе родном

Я говорил: мол, так ее люблю,

Что подрасту и сам срублю ей дом,

Дров наготовлю,

Хлеба воз куплю.

Мечтал о многом,

Много обещал…

В блокаде ленинградской старика

От смерти б спас,

Да на день опоздал,

И дня того не возвратят века.

Теперь прошел я тысячи дорог —

Купить воз хлеба, дом срубить бы мог…

Нет отчима,

И бабка умерла…

Спешите делать добрые дела!

Солнце спокойное, будто луна,

С утра без всякой короны,

Смотрит сквозь облако,

Как из окна,

На рощу,

На луг зеленый.

От берега к берегу

Ходит река,

Я слышу ее журчание.

В ней — те же луна, луга, облака,

То же мироздание.

Птицы взвиваются из-под ног,

Зайцы срываются со всех ног.

А я никого не трогаю:

Лугами, лесами, как добрый бог,

Иду своею дорогою.

И ягоды ем,

И траву щиплю,

К ручью становлюсь на колени я.

Я воду люблю,

Я землю люблю,

Как после выздоровления.

Бреду бережком,

Не с ружьем, с бадожком,

Душа и глаза — настежь.

Бродить по сырой земле босиком —

Это большое счастье!

Хочется исповедаться,

Выговориться до дна.

Может, к друзьям наведаться

С бутылкой вина?

Вот, дескать, все, чем жил я,

Несу на ваш суд,

Не отвернитесь, милые,

Весь я тут.

Смута сердешная

Невмоготу одному.

Не оттолкните грешного,

Сам себя не пойму.

Будто на медкомиссии,

Гол — не стыжусь,

Только ладошка листиком,

И не боюсь, что высмеют,

Ни лешего не боюсь.

Хватит уже бояться мне,

Душа нага.

Только бы не нарваться ей

С исповедью на врага.

Выговориться дочиста —

Что на костер шагнуть.

Лишь бы из одиночества

Выбиться как-нибудь.

Может, еще и выстою

И не сгорю в огне,

И, как на той комиссии,

— Годен! —

Запишут мне.

Думалось, все навечно,

Как воздух, вода, свет:

Веры ее беспечной,

Силы ее сердечной

Хватит на сотню лет.

Вот прикажу —

И явится,

Ночь или день — не в счет,

Из-под земли явится,

С горем любым справится,

Море переплывет.

Надо —

Пройдет по пояс

В звездном сухом снегу,

Через тайгу

На полюс,

В льды,

Через «не могу».

Будет дежурить,

Коль надо,

Месяц в ногах без сна,

Только бы — рядом,

Рядом,

Радуясь, что нужна.

Думалось

Да казалось…

Как ты меня подвела!

Вдруг навсегда ушла —

С властью не посчиталась,

Что мне сама дала.

С горем не в силах справиться,

В голос реву,

Зову.

Нет, ничего не поправится:

Из-под земли не явится,

Разве что не наяву.

Так и живу.

Живу?

…Дописать или оборвать —

Горе горькое догоревать?

Сам с собой не всегда в ладу.

По своей

Иль чужой вине

Так живу, как сквозь строй иду,

Что ни день —

Горю на огне.

Книга жизни…

Только ль слова?

Сколько лет я сижу над ней!

Пожелтели страницы в ней,

Как трава в сентябре,

Как листва,

Поседела моя голова.

Но вдвойне дается трудней

Заключительная глава.