Советская поэзия. Том второй

Да, я плотины рвал,

Я не скрывался в скалах,

Когда дубы валились под грозой.

Лесная чаща надо мной склоняла

Густые ветви; желтою листвой

Укрытый, я лежал под партизанским кровом,

И кровь текла по капле сквозь бинты,

А лесовик склонялся седобровый

И спрашивал:

«Ты все взорвал мосты?»

«Да, все».

Я помню, надо мною

Сидела Мавка в сумраке ночном,

Укрытая туманной пеленою,

С походным карабином за плечом.

Она, вздыхая, пела до рассвета:

«А почему не спрашивать об этом»?

Вон роза наклонилась, вопрошая:

«Что, хороша я?»

А ясень шепчет ей, качая ветви:

«Нет краше в свете».

«Да, нет краше в свете!

Спаси меня,

Ведь там, над синим Прутом,

Я не успел еще мосты взорвать.

По ним ползут, прожорливы и люты,

Враги, как змеи».

«Я могу достать

Жив-гай-траву, и смерть она отгонит!»

И принесла, обегав все луга.

И полетели фермы, лонжероны,

Обрушась на крутые берега.

И только эхо грозно хохотало.

Да, я плотины рвал,

Я не скрывался в скалах.

Ты встаешь бессонными ночами

И идешь к знакомой крутизне,

Где не опаленными крылами

Наша песня плещет в вышине.

С ней на кручу всадники взлетели

Из пыли горячей и степной,

И ее припевом прошумели

Ветры над безвестной крутизной.

И сказал один из нас: «До века

Не забыть ни губ твоих, ни кос,

Твоего русалочьего смеха…»

И коня погнал он под откос.

Бой потом гремел над Верховиной…

Ты его нашла среди травы:

Те же руки, взгляд такой же синий,

Только чуб в запекшейся крови.

Потому бессонными ночами

Ты идешь к знакомой крутизне,

Где не опаленными крылами

Наша песня плещет в вышине.

Когда ты пал на поле боя

И тяжкий ратный труд свершил,

Тогда бессмертье над тобою

Простерло ширь незримых крыл.

И ты без роты и без взвода,

В грядущем ты, из года в год

Живешь уже как честь народа,

Как сам народ.

Зовешь меня дедом, а разве ж я дед

И разве же в сердце решимости нет?

Какой же я дед! Я солдат-ветеран, —

В японской войне штурмовал Ляоян.

В пятнадцатом годе — я вновь на войне,

В семнадцатом годе — в октябрьском огне.

В сраженьях с фашизмом я был партизан.

Какой же я дед! Я солдат-ветеран!

Не зря и теперь я расходую дни, —

В работе попробуй меня догони!

Какой же я дед! Я солдат-ветеран.

На теле ношу я четырнадцать ран.

С пятнадцатой раной в грядущем бою

Готов умереть за Отчизну свою.

Так выпьем, ребята! Налейте стакан!

Какой же я дед! Я солдат-ветеран.

Милица, Радонька, Блага —

Есть ли нежней имена!

Их освятила отвага,

В песни ввела старина.

В страшную старую пору

Те имена рождены

Там, где лесистые горы, —

В тайных дорогах войны.

Вражью встречая засаду

Ночью в чащобе лесной,

Звал на совет свою Раду

Воин, вступающий в бой:

«Радость моя, посоветуй,

Рада, скажи мне, прошу —

Может, мне дать пистолету

Слово, а может, ножу?»

Рада в лесу не бывала,

Но помогала всегда.

По лесу эхо гуляло,

В небе сияла звезда.

Хлопец в турецкой неволе

Думал о милой другой:

«Мне помоги в моей доле,

Милица, раны обмой».

Милица лишь в сновиденье

Тихо склонялась над ним, —

Будто дарила терпенье

Ласковым взглядом своим.

Близкую гибель почуя,

Стиснув под сердцем свинец,

Благу просил дорогую

Старый гайдук-удалец:

«Блага, взгляни, погибаю,

Блага, мне больше не встать.

Блага моя всеблагая,

Деткам дари благодать!»

Нежное имя в походе

Знаменем смелых цвело,

Нежное имя к свободе

Юных и старых вело.

Милица, Благонька, Рада —

Есть ли нежней имена!

Все они сердцу отрада,

Всем моя память верна.

Ворон ручной благодарно берет

Пищу из рук и клюет бутерброд,

Ценит заботу и щедрость мою.

…Но, приведись мне погибнуть в бою,

Ворон, забыв о былой тишине,

Выклюет очи мне.

Степь, в полудреме вздыхая,

Житом шумит налитым.

Вдовушка, туча седая,

Ходит с серпом золотым.

Знать, не дает ей покою

Холмик во ржи под кустом.

Серп заслонила рукою —

И разрыдалась дождем.

Вдовьей тоской опоенный,

Колос поник головой…

И лишь к поре полуденной

Влагу повыкосил зной.

Спину хлеба распрямили.

Пышет, искрится коса.

А на солдатской могиле

Так и не сохнет роса.

К могилам — к обелискам и крестам —

Тропою торной скорбь несу живую.

Пусть бой! — святыни эти не отдам,

А коль отдам,

То сам и отвоюю.

Но там, в грядущем, где растает тьма,

Не для гробов строгать мы доски будем,

А для бандур,

На коих жизнь сама

Настроит струны лишь на радость людям —

Тем людям, для кого — всех солнц лучи!

Пусть нет еще таких людей на свете, —

К их песням, к нотам есть уже ключи:

Вон те кресты И обелиски эти.

Да, Дон-Кихот ошибся,

Сделал промах:

Взяв щит — воображение свое, —

За ближних, с благородством не знакомых,

Он поднял благородное копье.

Тряслись от смеха Лиц холодных блюдца,

А он — горел, сгорал в святом огне.

…О разум мой!

Сумей так промахнуться!

Вот так светло дай ошибиться мне!

Мне в тягость затишье и дач и квартир,

Мне в тягость их стены, оконные шторки…

Зовет меня к болям своим

весь мир,

Зовет судьбою Гарсиа Лорки^{20}.

Стихи как созвездья.

Душа как полет.

И молния в грудь.

И могила немая.

Фаланга фашистская дико ревет,

На дыбу песнь поднимая…

Мне должно с друзьями

в ночном патруле

Шагать по земным,

по зловещим дорогам,

Пока не покончим на всей земле

С коричневым едким смогом!

Лишь после

Задерну я в комнате шторки —

И вдоволь наплачусь над участью Лорки.

Костер погас.

Растаял дым кудлатый.

Следы босых ступней в траве примятой,

Как будто первые потоки дождевые,

Вдоль стежки вьются, робкие, кривые,

Еще не ведая, куда пролечь им надо.

А лес вздохнул в преддверье листопада —

И уронил два гаснущих листочка.

И детских тех шажков неровная цепочка

Всего меня внезапно пронизала,

Костер затрепетал — и вспыхнул ало,

Как лепестки в лучах порою ранней,

Как цвет шиповника, — не комнатных гераней.

И душу залило такое вдруг тепло,

Какого смолоду вместить бы не смогло

Ты, мое сердце…

Я по свету немало хаживал,

Жил в землянках, в окопах, в тайге,

Похоронен был дважды заживо,

Знал разлуку, любил в тоске.

Но Москвою привык я гордиться

И везде повторяю слова:

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!

У горячих станков и орудий,

В нескончаемой лютой борьбе

О тебе беспокоятся люди,

Пишут письма друзьям о тебе.

И врагу никогда не добиться,

Чтоб склонилась твоя голова,

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!

Сияло имя Ленина,

Идя в века,

Перешагнув поля,

моря России,

И не было такого уголка,

Где б это имя не произносили.

А он ходил в поношенном пальто,

Жил на пайке,

Трудился дни и ночи,

Детдому слал дрова,

С докладом шел к рабочим

И говорил, что выспится потом.

Он жил у дальних гор,

У безымянных рек

В сердцах людей

Всех стран и поколений.

И кажется, один лишь человек

Не замечал той славы…

Это — Ленин.

С чего — не знаю, тем не менее

Светло в глуши моей души.

С утра такое настроение,

Что хоть роман в стихах пиши.

Дождь льет по всем небесным правилам —

Душистый, щедрый, озорной,

Ему земля бока подставила

И не считается со мной.

А я иду, дышу и радуюсь,

И гром и дождь благодарю,

И верю, что жар-птицу — радугу

Поймаю, людям подарю.

В душе такое настроение,

Что нипочем ни гром, ни дождь,

Как будто улицей весеннею

К любимой женщине идешь.

Птицы меня разбудили,

Сказали: пора вставать.

Они со мной поступили,

Как поступала мать.

Сначала будить не хотели,

Они пожалели меня

И от окна полетели,

Сквозь сон осторожно звеня.

Они покружились над вишней,

Вернулись опять к окну,

Перекликались неслышно,

На крыльях несли тишину.

Потом тишина раскололась,

И добрые вестники дня

Запели во весь голос…

Матери нет у меня.

Друг нам дороже брата иногда.

Да что там иногда!..

Дороже брата.

Об этом хорошо спросить солдата,

Который брал когда-то города.

Наверное, не трудно догадаться,

Что скажет вам в ответ такой солдат.

Брат может другом вдруг не оказаться,

Зато уж друг — он непременно брат.

А нас учили близких всех любить.

Ну как тут быть?

А надо быть солдатом.

Брат настоящим другом должен быть,

Когда он хочет оставаться братом.

В любви и в равнодушии вольны

Мы перед совестью и небесами.

Все дело в том, что братья нам даны,

Друзей себе мы выбираем сами.

Разве я когда-нибудь уйду

От цветущей яблони в саду,

От весны в березовом хмелю,

От людей, которых я люблю,

От стихов, от радуг, от зарниц,

От тебя, от музыки, от птиц,

От моих не выслушанных гроз,

От моих невыплаканных слез…

Разве я когда-нибудь уйду!

Ночь на последнем повороте,

Обозначается рассвет.

Вы на земле еще живете,

Меня уже на свете нет.

Шумят дожди, метут метели,

Преображая лик земной.

Над вами лебеди взлетели,

Точь-в-точь как раньше надо мной.

Я жил, бродяга и невежда,

От добрых дел не в стороне,

В душе моей жила надежда,

Что кто-то вспомнит обо мне.

Вы ждете славы и успеха —

Приходит горе и беда,

А я от всех тревог уехал

И не вернусь к ним никогда.

Нет, я не бегал от работы,

Хлебнул все радости любви.

Ах, мне бы ваши все заботы,

Друзья живущие мои!

Что б ни случилось — жизнь прекрасна.

Согласны?… То-то и оно!

И солнце льется понапрасну

В мое бездонное окно.