Советская поэзия. Том второй

Она — золотая богиня горланящих рынков —

Амулетом качается на гирляндах венков,

Обвивающих шею горбатой Горпины.

Она — златовласая нимфа с косою,

Вплетенною в косы подружек,

Провожаемая миллионами жадных зрачков,

Ждет того, кто развяжет золотистый девический пояс.

Она — золоченая главка подземных церковок —

Дрожит за свою золотую нетленную душу

Перед языческой жестокостью тупого ножа,

Тысячу раз обагренного, покупающего ее золото

За тускнеющий хлам медяков!

Она уже чувствует, как немеют ее золотые груди

В объятиях бродяги-жигана Огня.

Она, — королева красоты деревенских базаров, —

Пригорюнясь, сидит на гауптвахте солдатского вещмешка,

Золотая фея, плененная свирепым Аппетитом!

Она — родная сестра краюхи черного Хлеба

И двойняшка-сестрица белокафтанного щеголя Чеснока,

Она — золотая граната в львиной пасти студенческого голода,

Извечная соперница разваренной рохли Картошки,

Верная подруга кухонной скромницы Соли,

Маленькая Жанна д’Арк, сражающаяся с полчищами микробов,

Она — нежная Лаура безвестного Петрарки^{274},

Некоего курносого Петра из технического училища на Подоле,

Укрытая в теплице его самодельного сундучка;

Неужели она — простодушная золотце-Золушка,

Что безвременно сгинет в темнице желудка,

Неужели она, золотая красавица, не догадывается,

Как ей суждено умереть:

То ли украсить белыми светозарными нимбами

Святые дары черствого пшеничного ломтя,

То ли нежно-лиловыми кольцами хула-хупа

Крутиться на серебряном стане Шампура

Перед кровавым откормленным Шашлыком…

Начинается золотая агония предсмертного стриптиза:

Она сбрасывает золотистую шубку,

Она сбрасывает золотящийся джемпер,

Она сбрасывает золотое тончайшее платьице,

Она сбрасывает золотенькую рубашечку-кожурку

И, оголенная, белая, плачет над поруганной чистотой —

Золотая Луковичка из огородов моего деревенского детства,

Золотая весталка из таинственного Храма Бытия,

Сжавшаяся в золотой кулачок испуга…

Ночь, укрой меня тьмою, укрой меня синью усталой

И взмахни надо мною своим лебединым крылом,

Пусть навеются сны — облаков лебединая стая —

И качает их месяц обструганным светлым веслом.

Виноградной лозой зацветут автострады бетонные,

Окунет свои косы в пахучий любисток заря,

И, созвездием Лебедя, в отраженных огнях Ориона

Ты по спящей лагуне поплывешь в голубые моря.

Ночь! Укрой меня тьмою, укрой меня синью усталой

И взмахни надо мною своим лебединым крылом.

Кружат голову думы, плывут лебединою стаей,

Отсвет месяца дышит дремотным покоем и сном…

Пью сок густой багряных терпких ягод;

Пью алый сок морозных жгучих зорь,

Пью листопада утомленный шелест,

Пью пряное теченье октября —

Расплавленное золото распада.

Дыханье перехватывает нежность

От горечи в вине любимых губ,

От вечности в напитке материнства…

Хрустит осадок грусти на зубах,

И саднит горло сладость увяданья.

Тянусь к тебе

сквозь поросль прошлых лет

И трепетной

горячею ладонью

Касаюсь ягод девичьей груди.

Ты хлещешь меня веткою наотмашь

И стан ствола надменно отклоняешь —

Аристократка с сельскими корнями…

Все оттого,

что мои ноги в туфлях

Свой след босой не могут отыскать.

Сколько стона, сколько муки в пальцах,

Сколько дрожи в крике их немом,

В пальцах — истомившихся страдальцах,

Трепетно лучащихся теплом.

Сколько бликов, отсветов, мерцанья,

Призрачных блуждающих огней

В страстных безъязыких заклинаньях

Пятерых полночных ворожей.

Бледные, в наручниках запястий,

Пленницами бьются до зари

Пальчики — рабыни нежной страсти

На бессрочной каторге любви.

Как же их утешить, бессловесных,

Как же их, пугливых, не спугнуть,

Не обжечь огнем прикосновений,

Холодностью губ не полоснуть!

Пять лампад, пять светлячков, пять зорек

В полутьме мерцают надо мной…

Господи! Как сладостен и горек

Мед ваш светлый, солнечно-густой!

Земля из пепла. Вихрились столетья,

Роняя пепел зорь из рукава.

Рванись к ним мыслью — вспышка мозг осветит,

И в пепел тело, и душа — вдова.

Земля из кремня. Стали камнем предки

И пыль дорог — святой прах естества…

Как будто мне лицо прошили реки,

Как будто мной от века Рось жива!

Земля из пыли от обломков сабель,

Что въелась в кожу со времен Орды,

Когда орлы, слетаясь, рвали падаль

И солнце жгло запекшиеся рты.

Отечество! Как жалки наговоры!

Сквозь очи предков бьет разрыв-трава…

Кто грудь могил священных опозорит,

Того земля откажет укрывать.

Нам жить на ней. Жать жито, сеять, строить

И дымом домен полнить небосвод…

Твое бытье былинное, народ мой,

В моей крови клокочет и поет!

Благословен тот месяц, вечер, миг,

Моей души благословенны раны,

Благословен тот взгляд, что в грудь проник

И сердце жжет страданьем непрестанным.

Благословен волнения родник

И этот плен томительно-желанный,

Где бог любви стрелой своей настиг,

Неотразимой, быстрой и нежданной.

Благословенна речь, которой я

Ее прославил, где любовь моя

Рождала медь сонетов многозвонных.

Благословенны вы, ее канцоны;

Иных не исповедую имен —

Ей каждый слог навеки посвящен.