Советская поэзия. Том второй

В тайге живут деревья ста пород,

И ста характеров здесь люди проживают.

А бурелом охотника встречает

Такой, что даже лошадь не пройдет.

Народам, племенам здесь счету нет,

Их различают лишь язык да кожи цвет.

Но чистота и цвет один у крови,

Завидно всем сибирское здоровье.

Вот перевала стройные стволы.

Здесь кедр лежит упавшим обелиском.

Упал он, даже каплею смолы

Своих соседей-кедров не забрызгав.

И молодая поросль так стремится

Увидеть солнце на спине бревна,

И, с черноглазою черемухой равна,

Стоит березка рядом, белолица.

Здесь папоротник без границ,

Как некая зеленая блокада,

И скопища разнообразных птиц

В нем выводить птенцов счастливо рады.

На месте том, где кедр могучий пал,

Встал молодняк разноплеменный —

Кедр молодости место уступал,

Хоть был силен он необыкновенно.

Потомок мой придет за мною вслед,

Народа ввек не оскорбит другого…

О ты, мое взволнованное слово,

Могучим будь, как тот таежный кедр!

Гора нависла каменным ребром,

И над прозрачным горным ручейком

Тропинка узкая, что здесь жила-была,

Погибла жертвой старого ствола.

Копытным не пройти, не пересечь

Здесь царствующей грязной, топкой глины —

Упало дерево, как ржавый старый меч,

И весь ручей отравлен ржавой тиной.

Влача существование свое,

Без пользы жило дерево, и ныне

Сто тысяч гадов обрели жилье

В его прогнившей сердцевине.

На нем зеленой плесени наряд,

Поганка за поганкой нарастали,

Рога сохатого из-под земли торчат,

Их время и дожди отшлифовали.

И кажется, что солнце не взойдет,

Не осветит места глухие эти…

Давным-давно, уже который год,

Клок шерсти на суку колышет ветер.

И, обойдя тот ствол издалека,

Тропинка малая уходит в гору,

И даже помутневшая река

Изменит русло скоро.

Все зло в бревне на жизненном пути,

Знакомо каждому оно, пожалуй.

Я так хочу всю жизнь свою пройти,

Чтоб на него не походить нимало.

Любовь моя, мое стремленье к людям,

Давай с тобой тропинкой к счастью будем!

У подножья белого Тасхыла

Многоцветный мир тайга укрыла.

Все в объятьях знойной тишины,

Только птицы изредка слышны.

Босоногий кедр повздорил с елью.

— Кто выше? — он затеял спор,

А смородины кусты успели

Первыми взбежать на косогор.

Одному лишь дереву в долине

Никогда не в радость солнца свет:

На корню иссохшая лесина

Трет его и точит много лет.

Оттого горбатая, кривая

У него спина давным-давно,

Потому, смолою истекая,

Сверстникам завидует оно.

А с Тасхыла ветры налетят,

Весело деревья зашумят,

И умоет майская гроза

Черные смородины глаза.

Дерево, поникшее от груза,

Стонет, не находит утешенья:

«Ты не будь мне вечною обузой,

Жизнь моя, беда моя с рожденья!»

Как замороженная туша,

Что топором расколота была,

Над бурною рекою, камни руша,

Скала высоко гребни подняла.

То красные, то сизо-голубые,

Как радуга, горят ее бока,

Кипя айраном^{115}, мчась в края глухие,

Бурлит неугомонная река.

Она летит, она несется в пене…

Таких отважных не было и нет,

Чтоб реку переплыли! Но спасеньем,

Мостом сосна служила много лет.

Когда она погибла? Вам и мне

Никто не сможет толком рассказать.

Как на рогах быка, на том бревне

Не держится ни снег и ни роса.

Какая б сила вас ни догоняла,

Вас дерево упавшее спасет —

Оно, как мост уставшему маралу,

На помощь обязательно придет.

И пусть мой стих спасенья путь укажет,

Пусть он стволом над бурной речкой ляжет,

Пусть по глухим местам непроходимым

Уляжется мостом неколебимым!