Советская поэзия. Том второй

День укропа, день в дурмане,

Горе, сладкое, как тмин.

Без очков душа в бурьяне

Огуречных именин.

Как планета — из сарая,

Перебежкой громовой

Бочка жаркая, сырая

Оставляет след кривой.

Прямо в братскую могилу,

Доброволец-лист идет.

Опустился через силу,

Как взошел на эшафот.

Огурец уже на месте,

Добросовестный службист.

Как разборчивой невесте,

Свекле твист милей, чем Лист.

Осознав, что все в порядке,

Циник, жизнелюб, толстяк,

На своей уютной грядке

Ухмыляется желтяк.

Тлеет, веет, полыхает,

В лабиринте летних троп,

Пахнет он, благоухает,

Он главенствует, укроп.

Нынче наши ноздри шире,

Ноздри, как у лошадей.

Завтра будет осень в мире

И для звезд, и для людей.

Справив это новоселье,

Прежде чем листве конец,

Каин-пьяница с похмелья

Съест соленый огурец.

Неужто снова — мимо трав зеленых,

Канав, заборов, и цветущих кленов,

И наших сонных домиков, — с разгона

На мельницу он мчится непреклонно?…

Неужто он до огорчений жаден?

Неужто не спасет его от ссадин

Уменье все, что гоже и негоже,

Переплетать тисненой прочной кожей?

Неужто вправду там, как луч десницы,

Смех Дульцинеи тихо серебрится?

Пред взором город мельниц громоздится.

О Дульцинеи, приоткройте лица!

И — сквозь судьбу, и — мимо трав зеленых,

Канав, заборов и цветущих кленов,

По улочкам, кривым и немощеным,

Прямым путем — к цирюльням немудреным…

Ну, а когда исход уже известен?

Все точно так же. Праздник чист и честен.

Ни лжи, ни страха не познав с пеленок,

Рождаясь, мысль смеется, как ребенок.

Пой, не смолкай! Я становлюсь сильнее.

Тьма задохнется, корчась и бледнея,

От песни той. И я увижу — где я.

Сиди в окне и пой мне, Дульцинея!

Не умолкай! Ведь песня мимо кленов,

Канав, цирюлен, мимо трав зеленых,

По лабиринтам улиц немощеных

Всегда дойдет до мельниц укрепленных.

Глоток вина и хлеб. И можно снова

Идти сквозь мрак — ведь рыцарь держит слово.

Звезда горит лукаво и высоко.

О Дульцинеи, пойте свет из окон!

Будешь плакать, коли с юных лет

Моря, моря, моря нет как нет.

Море девушке принадлежало.

Море убежало.

Шел я, пел я среди бела дня.

Море было домом для меня.

И сказал я девушке: — Войдем

В наш стеклянный дом,

Где пируют рыбы!

— Разве мы войти могли бы?

Видишь, двери нет. —

Девушка в ответ. —

В гости нас не звали.

Впустят нас едва ли. —

Девушке сказал я напрямик:

— Хочешь, все это растает вмиг?

Грустно девушка мне отвечала:

— Лета бы дождаться нам сначала! —

Между тем ночная мгла сгущалась,

Месяц нам светил, земля вращалась,

В сумраке бесснежной той зимы

Шиш судьбе показывали мы.

Хочешь сетуй, хочешь веселись —

Буря на камнях оставит слизь.

Шел я, напевая, той зимой.

Шел я к морю, нет, к себе домой.