Советская поэзия. Том второй

Я был на скачках. Около меня

Сидел старик, и напряженным взглядом

Следили мы за тем, как два коня —

Гнедой и вороной — скакали рядом.

Был слаб гнедой, не резов вороной.

Наездники искусством не блистали.

И, чтобы победить любой ценой,

Соперники мешать друг дугу стали.

Неловко плетью взмахивал ездок,

И вздрагивал чужой скакун с испугу.

Сказал старик, бесстрастный, как пророк:

«Бессильные всегда вредят друг другу!»

Другие скакуны других мастей

По кругу понеслись — ну кто же первый?

Скакал на сильном опытный жокей,

На слабом восседал жокей прескверный.

Каурый конь бросался резко вбок, —

С ноги сбивался серый в клубах пыли.

Сказал старик, бесстрастный, как пророк:

«Так слабость мстит умению и силе!»

Опять вперед помчались скакуны,

То красный выходил вперед, то сивый,

И были люди заворожены

Борьбой прекрасной, схваткою красивой.

Жокеи понимали, что подлог

Желанную победу не приблизит.

Сказал старик, бесстрастный, как пророк:

«Достойного достойный не унизит!»

Он лез по острым граням скал —

Не шел красивою долиной,

В горах на высоте орлиной

Он дерзновенно возникал.

Ружье, патроны и кинжал

Он в горы брал не для убоя.

Он, видя зверя пред собою,

На спуск ни разу не нажал.

Он прижимал к плечу ружье,

Стрелял по неприступным скалам

И соскребал с камней кинжалом

Коричневое мумиё.

Его нередко с ног сбивал

Рожденный выстрелом обвал —

Прыжок рассерженной лавины.

Но он из каменной могилы,

Собрав остатки сил, вставал.

И вновь на узенький карниз

Он ставил ногу непреклонно,

Да вдруг с предательского склона

Сам заскользил, как камень, вниз…

Его считали чудаком,

Его безумцем называли,

Но он, наверное, едва ли

Был с этим мнением знаком.

Он не затем часы берег,

Чтоб слушать глупое злословье:

Он людям возвращал здоровье,

Он в горы не идти — не мог!

Так он погиб.

И нет следа

Могилы павшего героя.

Над ним, как вечное надгробье,

Стоит вся горная гряда.