Советская поэзия. Том второй

Кем я был на войне?

Полузрячим посланцем из тыла,

Забракованный напрочно всеми врачами земли.

Только песня моя с батальоном в атаку ходила, —

Ясноглазые люди ее сквозь огонь пронесли.

Я подслушал в народной душе эту песню когда-то

И, ничем не прикрасив, тихонько сказал ей: — Лети! —

И за песню солдаты

встречали меня, как солдата,

А враги нас обоих старались убить на пути.

Что я делал в тылу?

Резал сталь огневыми резцами.

Взявшись за руки,

в тундре шагали мы в белую мглу.

Город строили мы, воевали с водой и снегами.

С комсомольских времен

никогда не бывал я в тылу.

Дай же силу мне, время,

сверкающим словом и чистым

Так пропеть, чтоб цвели

небывалым цветеньем поля,

Где танкисты и конники

шляхом прошли каменистым,

Где за тем батальоном дымилась дорога-земля.

Эх, дороги…

Пыль да туман,

Холода, тревоги

Да степной бурьян.

Знать не можешь

Доли своей:

Может, крылья сложишь

Посреди степей.

Вьется пыль под сапогами

степями,

полями,

А кругом бушует пламя

Да пули свистят.

Эх, дороги…

Пыль да туман,

Холода, тревоги

Да степной бурьян.

Выстрел грянет,

Ворон кружит,

Твой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

А дорога дальше мчится,

пылится,

клубится,

А кругом земля дымится —

Чужая земля!

Эх, дороги…

Пыль да туман,

Холода, тревоги

Да степной бурьян.

Край сосновый,

Солнце встает,

У крыльца родного

Мать сыночка ждет.

И бескрайными путями —

степями,

полями —

Всё глядят вослед за нами

Родные глаза.

Эх, дороги…

Пыль да туман,

Холода, тревоги

Да степной бурьян.

Снег ли, ветер

Вспомним, друзья.

…Нам дороги эти

Позабыть нельзя.

Забота у нас простая,

Забота наша такая —

Жила бы страна родная,

И нету других забот!

И снег, и ветер,

И звезд ночной полет…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовет.

Пускай нам с тобой обоим

Беда грозит за бедою,

Но дружба моя с тобою

Лишь вместе со мной умрет.

Пока я ходить умею,

Пока глядеть я умею,

Пока я дышать умею,

Я буду идти вперед!

И так же, как в жизни каждый,

Любовь ты встретишь однажды, —

С тобою, как ты, отважна,

Сквозь бури она пойдет…

Не думай, что все пропели.

Что бури все отгремели.

Готовься к великой цели,

А слава тебя найдет!

И снег, и ветер,

И звезд ночной полет…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовет.

Высоки были стены, и ров был глубок.

С ходу взять эту крепость никак он не мог.

Вот засыпали ров — он с землей наравне.

Вот приставили лестницы к гордой стене.

Лезут воины кверху, но сверху долой

Их сшибают камнями, кипящей смолой.

Лезут новые — новый срывается крик.

И вершины стены ни один не достиг.

— Трусы! Серые крысы вас стоят вполне! —

Загремел Александр. — Дайте лестницу мне! —

Первым на стену бешено кинулся он,

Словно был обезьяною в джунглях рожден.

Следом бросились воины, —

как виноград, —

Гроздья шлемов над каждой ступенью висят.

Александр уже на стену вынес свой щит.

Слышит — лестница снизу надсадно трещит.

Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел,

Как обрушило лестницу тяжестью тел.

Три мишени, три тени — добыча камням.

Сзади тясячный крик:

— Прыгай на руки к нам! —

Но уже он почувствовал, что недалек

Тот щемящий, веселый и злой холодок.

Холодок безрассудства.

Негаданный, тот,

Сумасшедшего сердца слепой не расчет.

А в слепом не расчете — всему вопреки —

Острый поиск ума, безотказность руки.

Просят вниз его прыгать? Ну что ж, он готов, —

Только в крепость, в толпу озверелых врагов.

Он летит уже. Меч вырывает рука.

И с мечами, как с крыльями, два смельчака.

(…Так, с персидским царем начиная свой бой,

С горсткой всадников резал он вражеский строй

Да следил, чтоб коня его злая ноздря

Не теряла тропу к колеснице царя…)

Но ведь прошлые битвы вершили судьбу —

То ль корона в кудрях, то ли ворон на лбу.

Это ж так, крепостца на неглавном пути,

Можно было и просто ее обойти,

Но никто из ведущих о битвах рассказ

Не видал, чтобы он колебался хоть раз.

И теперь, не надеясь на добрый прием,

Заработали складно мечами втроем.

Груды тел вырастали вокруг.

Между тем

Камень сбил с Александра сверкающий шлем.

Лишь на миг опустил он свой щит. И стрела

Панцирь смяла и в грудь Александра вошла.

Он упал на колено. И встать он не смог.

И на землю безмолвно, беспомощно лег.

Но уже крепостные ворота в щепе.

Меч победы и мести гуляет в толпе.

Александра выносят. Пробитая грудь

Свежий воздух целебный не в силах вдохнуть…

Разлетелся быстрее, чем топот копыт,

Слух по войску, что царь их стрелою убит.

Старый воин качает седой головой:

«Был он так безрассуден, наш царь молодой».

Между тем, хоть лицо его словно в мелу,

Из груди Александра добыли стрелу.

Буйно хлынула кровь. А потом запеклась.

Стали тайные травы на грудь ему класть.

Был он молод и крепок. И вот он опять

Из беспамятства выплыл. Но хочется спать…

Возле мачты сидит он в лавровом венке.

Мимо войска галера плывет по реке.

Хоть не ведали воины точно пока,

То ль живого везут, то ль везут мертвяка,

Может, все-таки рано им плакать о нем?

Он у мачты сидит. И молчит о своем.

Безрассудство… А где его грань?

Сложен суд, —

Где отвага и глупость границу несут.

Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело,

Войско мерно над черною пропастью шло.

Там персидских послов на окраине дня

Принял он второпях, не слезая с коня.

Взял письмо, а дары завязали в узлы.

— Не спешите на битву, — просили послы. —

Замиритесь с великим персидским царем.

— Нет, — сказал Александр, — мы скорее умрем.

— Вы погибнете, — грустно сказали послы, —

Нас без счета, а ваши фаланги малы. —

Он ответил:

— Неверно ведете вы счет.

Каждый воин мой стоит иных пятисот. —

К утомленным рядам повернул он коня.

— Кто хотел бы из вас умереть за меня? —

Сразу двинулись все.

— Нет, — отвел он свой взгляд, —

Только трое нужны. Остальные — назад. —

Трое юношей, сильных и звонких, как меч,

Появились в размашистой резкости плеч.

Он, любуясь прекрасною статью такой,

Указал им на черную пропасть рукой.

И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним,

Молча прыгнули в пропасть один за другим.

Он спросил:

— Значит, наши фаланги малы? —

Тихо, с ужасом скрылись в закате послы.

Безрассудство, а где его грань?

Сложен суд,

Где бесстрашье с бессмертьем границу несут.

Не безумно ль водить по бумаге пустой,

Если жили на свете Шекспир и Толстой?

А зачем же душа? Чтобы зябко беречь

От снегов и костров, от безжалостных встреч?

Если вера с тобой и свеченье ума,

То за ними удача приходит сама.

…Царь у мачты. А с берега смотрят войска:

— Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука… —

Старый воин качает седой головой:

— Больно ты безрассуден, наш царь молодой. —

Александр, улыбнувшись, ответил ему:

— Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему.