Советская поэзия. Том второй

Ты ночью родилась, холодною зимой.

Но мне все кажется — ты родилась весной,

Ты утром родилась. В сады спускался зной.

И яблони в цвету склонялись над тобой.

Синие глаза ты подари мне,

Брови, что крылаты, подари мне!

Прядь, светлей пшеницы, подари мне,

Длинные ресницы подари мне!

Подари мне нежность грусти русской,

Тишину лесной тропинки узкой,

Вешних заливных лугов узоры

И степей печальные просторы.

Смеха, песен звуки подари мне,

Тоненькие руки подари мне,

В песнях запах сосен подари мне,

Сердце — краше весен — подари мне!

Хочу остаться в памяти твоей

Не длинной повестью — четверостишьем,

Не долготою затяжных дождей,

А горным ливнем, хлещущим по крышам.

И пусть, когда ты вспомнишь про меня,

Услышишь ты не шаг усталой клячи,

А топот кабардинского коня…

Пусть будет так. Я не хочу иначе!

Детей босоногих возня

В зеленой чаще двора.

Не видя в окне меня,

Звенит во дворе с утра

Играющая детвора.

За облаком-облака,

За годом год плывет.

А эта возня на века,

А этот смех не умрет,

Ничто его не убьет!..

Наши кони устали совсем,

Никакого не видно пути.

Тьма такая, хоть выколи глаз!

В этой тьме как дорогу найти?

О, измучены кони вконец,

Темноту горный ливень сечет,

Как из тысячи бурдюков,

Небо воду на землю льет…

Как найдем мы дорогу вперед?

И назад мы вернуться должны!

— Нет, мужайся, мужайся и знай:

Не для трусости мы рождены!

— В дым измучены кони в пути!

— Нет, они еще могут идти!

— Ничего не видать впереди!

— Лишь вперед, хоть среди облаков!

— Впереди только бездны, гляди!

— Так проходят пути храбрецов!

— Даже гриву коня своего

Я не вижу. Назад повернем!

— Нет, пускай не видать ничего,

Мы дойдем, мы дорогу найдем!

— Я намокших ресниц приподнять

Не могу. Впереди не пройти!

— Но мужи ведь не могут стоять,

Испугавшись, на полпути!

— В дым измучены кони. Кругом

Только тьма, что назад нас зовет!

— Нет, мы, тьму разрезая, идем

Без тропы и под ливнем вперед!..

Если цените вы и январь и апрель,

Если хлеб выпекаете вы,

Если ночью качаете вы колыбель,

Если слышите шелест листвы,

Если женщиной вы очарованы так,

Что в снегах закипают ручьи,

Я дарю вам на счастье, как верный кунак,

Белоснежную веточку алычи!..

Кремень — кремень, и только.

Но, встретясь, два кремня

Становятся надолго

Источником огня.

Что наше сердце, если

Другого рядом нет?

Сердца лишь только вместе

Несут огонь и свет.

Где-то стонет женщина вдали,

Напевает песню колыбельную.

Вечный страх, тревога всей земли

Проникают в песню колыбельную.

Первой пулей на войне любой

Поражает сердце материнское.

Кто б ни выиграл последний бой,

А страдает сердце материнское!..

Я знаю вкус меда и соли твоей,

Земля моя дорогая.

Снег твоих гор и травы степей

Я мял, к тебе припадая.

Я кланяюсь горным твоим снегам

И травам твоей равнины,

Твоим плугам, к чьим лемехам

Прилипли комочки глины.

Не я ль ревел подранком-туром

В твоем безбрежье бурых скал?

Не я ль в твоем заснежье хмуром

Голодным волком завывал?

То смертником, в крови застылой,

Лежал на снежной целине,

То ласточкой в степи унылой

Летел я с вестью о весне.

Но все ж я ни теперь, ни прежде

Тебя, земля моя, не клял,

И в час беды, и в час надежды,

Как знамя, край твоей одежды

Я целовал!..

Скажут: «Меньше тебя нет никого!» —

Ты не гневись.

Скажут: «Больше тебя нет никого!» —

Ты не гордись.

Будь стоек, как камни эти, молчащие

И в бурю и в снегопад,

Будь щедр, как деревья, тень приносящие

Всем, кто прохладе рад.

Учись, как потоки эти упорные,

Себе прокладывать путь.

Чтоб ни стряслось, как снега эти горные,

Чистым и светлым будь!

«Право же, трудно и мне», —

Раненый камень об этом

С кем говорил в тишине?

С сумраком, что ли, с рассветом?

Мне ли помог в тот миг,

Раненый и одинокий?

Камня язык я постиг,

Камня я понял уроки!

«Вынес я все в трудный час», —

Камня услышал я слово,

И по земле своей снова

Шел я, у камня учась…

В мой легкий день я буду вспоминать

Пиры, где я плясал, и песен звуки,

В мой трудный день я буду вспоминать

Твое лицо и руки.

В мой легкий день я буду вспоминать

Вином пиров наполненные чаши,

В мой трудный день я вспомню только мать

И горы, горы наши.

Ветер кажется мне белым:

Он летел по снежным пределам.

Ветер кажется мне зеленым:

Он летел по лесистым склонам.

В нем — дыханье свежих платанов,

В нем — дыханье свежих становий,

В нем — дыханье древних туманов,

Запах меда и запах крови…

«Растет ребенок, плача» — есть пословица.

Но если плач ребенка слышу вдруг,

Так больно сердцу моему становится,

Как будто горы в трауре вокруг.

Я помню, как детей беда военная

Гнала в крови, средь выжженных путей.

Мне кажется — рыдает вся Вселенная,

Когда я слышу плачущих детей.

Будь я живописцем, там, на скалах,

Как бы я тропинки рисовал!

Это мысли путников усталых.

Вот они, уйдя за перевал,

Тянутся в тени чинар зеленых,

Это матери моей печаль,

Как печаль тех сумерек бессонных,

Что уходит по тропинкам вдаль,

То печаль балкарок, кабардинок,

Матерей… О, кто бы написал

Горскую задумчивость тропинок

На вершинах и в теснинах скал!..

Нет, не зря в огне костра пылало

Дерево-краса и гордость гор,

И зола не зря золою стала:

Зимним днем нас обогрел костер.

Снег, что шел зимой, весной растает,

Но не зря зимою снег идет:

Хоть растает он, но пропитает

Поле, где весною хлеб взойдет.

Не бесследно то, что преходяще,

Служит в мире все добру иль злу.

Вот и вспомнил я огонь гудящий,

Глядя на остывшую золу!..

Женщина купается в реке,

Солнце замирает вдалеке,

Нежно положив на плечи ей

Руки золотых своих лучей.

Рядом с ней, касаясь головы,

Мокнет тень береговой листвы.

Затихают травы на лугу,

Камни мокрые на берегу.

Плещется купальщица в воде, —

Нету зла, и смерти нет нигде.

В мире нет ни вьюги, ни зимы,

Нет тюрьмы на свете, нет сумы,

Войн ни на одном материке:

Женщина купается в реке!..

Спасибо вам, мои учителя,

Вам, горцам, мудрым, как сама земля!

Я ваш закон перенимал с любовью,

Учился вашему немногословью.

Учился я молчанью вашей боли,

Учился речи доброй в час застолья.

Среди миров огромных и светил

Пусть я всего песчинкой малой был,

Но и песчинкой малой — и таким,

Наверное, я был необходим.

Моя была мгновенна с жизнью связь.

Но жизнь и без меня не обошлась.

Я спал в траве однажды. И под утро

Необычайный сон приснился мне,

Мне снился чудный сон — мне снилось, будто

Все беды мира были лишь во сне.

А наяву мир не будили трубы,

Не строились во фронт ефрейтора

И венский обыватель Шикльгрубер —

По-прежнему подручный маляра.

И не было ни пламени, ни дыма,

И нету крови ни на чьей душе,

И в прах не превращалась Хиросима,

И друг мой не погиб на Сиваше.

Я спал в траве. Мне снилось этой ночью,

Что счастлив мир, нет ни на ком вины,

Что мать меня встречала в доме отчем

В тот день, когда вернулся я с войны;

Что нету истин правильных, но стертых,

Что время не было вовек таким,

Когда мы дружно проклинали мертвых

И памятники ставили живым!..

Мне снилось, что прошли все беды мимо,

Я тихо спал в траве, и снилось мне:

Прах Хиросимы, печи Освенцима —

Все это с миром было лишь во сне!..

На зеленой лужайке два черных вола,

И на серых рогах дождевая вода.

Мирен отдых волов. Их сюда привели

Грязь и камни дорог, где устали волы.

Перед ними — трава. И забыта арба,

На которую грузят зерно и дрова.

На зеленой лужайке два черных вола,

И на серых рогах — дождевая вода.

— Чинара! Тихий дождь идет.

Ты счастлива, чинара?

— Да.

— А мне зелености твоей

Вполне достаточно для счастья,

И тень твоя во всю длину

Лежит на глади сновиденья.

— Колосья! Тихий дождь прошел.

Вы рады ли, колосья?

— Да.

— А мне для радости довольно

Того, что солнцу рады вы.

И длится жизнь, и хлеб печется,

И дети игры затевают,

И не хотят остановиться

Веселых мельниц жернова.

Шел снег. И при медленном снеге,

При стуже небес и земли,

Чем глубже я спал, тем краснее

Тюльпаны Чегема^{94} цвели.

Шел снег. Но душа ночевала

Вдали от его белизны.

Шел снег. Зеленела чинара.

Как зелены зимние сны!..

Что б ни делалось на свете,

Всегда желавшем новизны,

Какой бы новый способ смерти

Ни вызнал старый бог войны, —

Опять, как при слепом Гомере,

Лоза лелеет плод вина,

Шум трав и розы багровенье —

Все как в иные времена.

И слез о смерти так же много,

И счастлив, кто рожден уже,

И так свежо, так старомодно

Бессмертья хочется душе!..

Деревья, вы — братья мои.

Темнело, но все же могли

Глаза мои видеть при звездах,

Что впали вы в дрему и отдых,

Как путник, как пахарь, как кто-то,

Кого утомила работа.

Деревья, я раньше уйду.

Я вам оставляю звезду,

И снег, и рассвет, и пространство,

К которому сердце пристрастно.

Спасибо вам, братья мои,

За то, что метели мели,

За тень и за шорох листвы,

За то, что я — раньше, чем вы…