Советская поэзия. Том второй

По Белой, басистый и гордый,

Смешной пароходик чадит.

В лаптях,

В тюбетейке потертой,

На палубе мальчик сидит.

Куда он — с тряпичной котомкой?

К чему направляет свой путь?

Лишь берега дымная кромка

Да Белой молочная муть

Вдали. И на воду большую

Глядит он и все не поймет:

— Совсем неподвижно сижу я,

А круча, а берег плывет!..

Я — мальчик тот, я! И сквозь годы

Кричу ему: — Милый, не верь!

Плывем это мы, а не горы,

А берег все там и теперь!..

Кричу… А в лицо мое ветер,

А палубу набок кренит,

Корабль мой почти незаметен —

Вокруг него море кипит!

Стою… Волны мимо и мимо

Наскоком, галопом, подряд…

Стою… Словно кем-то гонимы,

Дни, месяцы, годы летят…

— Сто-ой, дяденька! — вдруг через темень,

Сквозь воды, мне — с палубы той: —

Плывем-то ведь мы, а не время,

А время, как берег крутой,

За нами осталось, за нами,

Другим — я не знаю кому…

А сам ты, влекомый волнами,

Что времени дал своему?

И эхо сквозь грохот и тьму

Все вторит и вторит ему:

«Вре-ме-ни-и сво-е-му-у,

Времени своему…»

Душа бунтует, видя черноту

Замерзших трав. Душа моя терзается,

Когда звезда, сгорая на лету,

В насыпанный могильный холм вонзается.

В чем смысл? Где милосердие найти?

Зачем так беспощадно расточается

Все сущее?… Приходят — чтоб уйти.

Ушедший — никогда не возвращается…

Душа бунтует: отчего все бренно,

Что беспредельной создано Вселенной?…

А разум мой спокоен. Все — в пути.

Что домыслы?… Все движется, вращается.

Не вечен мир. Приходят — чтоб уйти.

Ушедший никогда не возвращается.

Спокоен разум… Бесполезен спор.

И все мне ясно: непреклонно-строгий

Давным-давно объявлен приговор

И истекли обжалованья сроки.

Я белый лист кладу перед собой

Бумаги чистой

И черный карандаш, что к ней судьбой

Навек причислен.

Карандаши придется очинить,

Берясь за дело.

Но не спеши, рука моя, чернить

Лист этот белый!

Бумага белая! Огонь ли, лед —

Что в ней таится?

Она — судьба ребенка, что вот-вот,

Сейчас родится…

На белом — черный карандаш подряд

Чего не чертит!..

Недаром — все на свете, говорят,

Бумага стерпит.

И радостную весть, и всякий вздор,

И труд ученый…

На белом пишет смертный приговор

Тот стержень черный.

Мольбу о снисхожденье пишут здесь,

Отмену срока:

Помилованье в этом мире есть —

Не так жесток он…

Указ о мире. О войне приказ —

Все черным, тем же,

И смотрит мир, не отрывая глаз,

На кончик стержня…

Любимая!.. Здесь белый снег в тиши

Замел все снова…

По белому ты черным напиши

Одно лишь слово:

«Люблю…»

Давай, дорогая, уложим скарб и одежду,

Оставим наш город и этот ветшающий дом,

Где в красный наш угол уже не мечта и надежда —

Все чаще садится тоска и печаль о былом.

И время, как тень, все длиннее у нас за спиною,

Вся прошлая жизнь, где забот и обид — без конца,

Где столько могил за кладбищенской длинной стеною

И столько утрат захоронено в наши сердца.

Чем день истомленней, чем сумерки к вечеру ближе

И тени заметней — тем глуше и тише река,

Ведь к ночи и волны

ленивей и медленней лижут

Прибрежный песок, не стремясь сокрушить берега.

Давай соберемся чуть свет и уедем отсюда

В какой-нибудь сказочный город — ведь есть города!

Клянусь, я веселым, я праздничным спутником буду,

Скажу: посмотри, нам сияет другая звезда!..

У нового города памяти нет и не будет,

Той памяти горькой, впитавшейся в вещи, в черты…

Пусть здесь остается без нас и о нас позабудет

То время, когда обо мне так печалилась ты.

Останется наше далекое, доброе детство

На кончике тропки лесной, где и солнце и тень.

И молодость наша останется с ним по соседству,

У старых ворот, там, где встретилась ты мне в тот день

Послушай! Постой! Повтори, мне покуда не ясно —

Как ты говоришь? Мы уедем, и сменим жилье,

И молодость бросим, и в городе новом, прекрасном

Останемся жить? Только как же нам жить без нее?

Как жить без нее?… Повторил я последнюю фразу,

И стало мне грустно, и стало мне холодно сразу.

Нет-нет, не теперь, мы еще поразмыслим над этим…

Наверное, мы никогда никуда не уедем.

Под ногами земли ты не чуешь,

Мир от взгляда цветет твоего…

О юнец, отчего ты ликуешь,

Отчего так горишь, отчего

Не найти твоей радости края?…

«От любви я сгораю, сгораю…»

Муж почтенный с седыми висками,

На исходе вечерней зари

Что грустишь? Что за тайное пламя

Опалило тебя изнутри,

Одолела тревога какая?…

«От любви я сгораю, сгораю…»

Я умному тайну открыл,

Доверил ему свои боли,

И тут же по собственной воле

Он в сына меня превратил.

Я глупому тайну открыл,

Доверил я глупому тайну,

И он меня сразу случайно,

Невольно в раба превратил.

Я знал успех, с удачею водился,

Видал почет, победы торопил…

На иноходца славы не садился,

Но золотую гриву теребил.

Не таял я пред радостью бегущей —

Не поддаваясь чарам, верил я,

Что счастье — впереди, оно — в грядущем,

Что сказочная за морем земля.

Но вот случилось как-то на рассвете:

От счастья обмер, как в волшебном сне…

— Я самая счастливая на свете! —

Любимая тогда сказала мне.

Все завершил. Покончил с мелочами,

И суета осталась позади…

И вот сейчас с рассветными лучами

Птиц выпускаю из своей груди.

Идущие на бой во имя чести!

Вам — первый дар, всем прочим не в укор:

Для вас, взгляните, в дальнем поднебесье

Орел могучий крылья распростер.

Те, кто в пути! Вам — бодрым и усталым —

Шлю журавля сквозь ветер в ранний час…

Кукушку, чтобы долго куковала,

Больные, выпускаю я для вас.

Влюбленные! К вам соловей, неистов,

Рванулся — петь все ночи напролет.

Томящиеся врозь! Вам голубь чистый

К надеждам старым новые несет.

Отчаянных, и робких, и недужных —

Всех одарю я, всех вас птицы ждут…

Нет только ничего для равнодушных,

Пускай без птиц — как знают, так живут…

Все завершил. Покончил с мелочами,

И суета осталась позади…

И каждый день с рассветными лучами

Птиц выпускаю из своей груди.

Была моя жизнь непрерывной игрой,

Я сам — то огромен, то мал.

То нечет, то чет, то отлив, то прибой,

Успех набегал на провал.

К находке была мне потеря дана,

К добру — своя толика зла…

Любовь никогда не являлась одна,

Печаль по пятам ее шла.

Едва благочестье меня усмирит,

Как бес уже шепчет свой вздор,

Чем громче хвала надо мною гремит,

Тем в сто раз страшнее позор.

Наверно, рубеж через сердце идет,

Чтоб с полднем не спуталась мгла,

Чтоб радость, достигшая самых высот,

До счастья дойти не могла.

Была моя жизнь непрерывной игрой,

Был жребий и странен и шал:

То нечет, то чет, то отлив, то прибой,

Успех набегал на провал.

Сквозь легкость удач я джигитом летел

В исканьях я к мужеству шел,

Но лишь от печалей, от слез и потерь

Я голос поэта обрел.

Ты в этот раз вдоль моря шла ко мне.

Пустынный берег будто не кончался.

Ты по песку ступала в тишине —

И в золото он тут же превращался.

И чайки свои сизые крыла

В тумане золотом в тот час купали.

Едва ракушки в руки ты брала,

Как сразу в них жемчужины сверкали.

Ты гривы волн движеньем легких рук

Ласкала тихо, наклонясь к прибою…

Вот ты коснулась их — и море вдруг

Все золотом зажглось перед тобою.

И солнце украшеньем золотым

Не в небе — на груди твоей горело…

Один лишь раз я видел мир таким.

Сон или явь?… Кому какое дело!

От моря лесом уходила ты,

Вилась тропинка золотая следом…

Зажглись тоскою золота кусты…

Да, это осень… Нет сомненья в этом…

Не блещу я… Жизнь меня изрядно

Потрепала, но не обкатала,

Тень моя длинней в луче закатном,

Правда, робость душу не сковала.

Светят мне по-прежнему маняще

Зори всех надежд и ожиданий.

Правда, озаряюсь я все чаще

И закатами воспоминаний.

«Доброго пути!» — ветрам кричу я,

Детскою доверчивостью движим,

На гору взберусь — и уж лечу я,

Сам в седле — лишь всадника увижу.

В небе птица песнею зальется,

Кажется, мгновенья нет прекрасней!

На земле вдруг кто-то улыбнется —

Кажется мне, в целом мире праздник!

…Я тревожусь, хоть и все в порядке,

Нет запретов — сам преграды строю.

Всем слезам я верю без оглядки,

В клятвах сомневаюсь я порою.

Солнцу я кричу: «Ровесник, встань же!»

Дерзко?… От себя куда я денусь!

Просто я доверчив, как и раньше,

Медленно седеющий младенец…

Что ж, и впредь мне, если живы будем,

Разума, как видно, не набраться!..

Подлинной цены вещам и людям

Так и не узнаю, может статься.

На прошлое свое я не в обиде:

Я больше радости, чем горя, видел,

Благодарили больше, чем ругали,

Друзьями был богаче, чем врагами.

Нужда — как приходила — проходила,

Она меня насквозь не прохватила.

За мною не бежала черной тенью, —

Минувшему я шлю благословенье!

Мгновения мне наносили раны,

Но годы даровали излеченье,

И я забыл те раны, как ни странно, —

Минувшему я шлю благословенье!

Коль виноват был раз — не обессудьте:

Сто раз добро творил во искупленье…

Простите прегрешения мне, люди! —

Минувшему я шлю благословенье!

Настанет час — я вам махну рукою,

Немея… И поймете вы в мгновенье:

В минувшее я ухожу, в былое…

Оставшимся я шлю благословенье…

Грядущему кладу земной поклон.

Я немало тайн природы знаю:

Как родится туча грозовая,

Как зерно, набухнув, прорастает,

Как металл к металлу прирастает…

Отчего синице не поется

За морем — не скрыто от меня,

Отчего влюбленным удается

Видеть звезды среди бела дня…

И поэтому с природой вместе

Плачу я и вместе с ней смеюсь…

Тайнами — по совести и чести —

Я делюсь со всеми, не таюсь…

Но особой тайною отмечен

Человек… Я знаю, отчего

Род людской непреходящ и вечен,

В чем секрет бессмертия его,

И делюсь той тайной в тишине

Лишь с одной. И лишь наедине.