Советская поэзия. Том второй

Повсюду узнаю отчизны ветерок.

Не сразу отличу, но рано или поздно

На небесах собратьев, когда наступит срок,

Я начинаю находить родные звезды.

К товарищам по жизни испытываю любовь,

Гляжу на малышей — близки невыразимо.

Хожу я по земле, всем руки жать готов,

Хожу я по земле с улыбкою грузина.

Друзья мои везде, а там — друзья друзей,

Все понимают речь грузинскую повсюду.

Мать друга называю матерью своей,

Любовью к ней я жить на свете буду.

И где бы ни был я, куда я ни пойду,

Морозна ли земля или жарой палима,

Везде со мной отчизна, сияет на виду,

Она от вечных звезд неотделима.

Песнь братства потому мне наполняет грудь,

И в силах я воспеть красу чужого края.

Я говорю ему: «Благословенен будь!»,

Чтобы и он расцвел, как Грузия родная.

Куда я ни пойду, в моей душе всегда —

Моя земля, и солнце,

И звезды слюдяные,

И если бы я Грузию так не любил, тогда

Как мог бы полюбить края иные!

В стихах моих, быть может, мало соли?

Нет соли там — в Сванетии родной.

А вдруг стихи ни в радости, ни в боли

Не всколыхнут соленою волной?

В стихах моих, быть может, соли мало,

Я костью слаб и не могу расти?

Сванетия родная отдавала

Всегда мне соль последнюю в горсти.

Не знаю. Может быть. Такое горе,

А может, соль, не каждому видна,

Потом в моих стихах проступит вскоре?

Сомнений ночь горька и солона.

Виной происхожденье мое, что ли?

Сванетия! Я у нее в долгу,

Не может быть, чтобы меня без соли

Отправила —

Поверить не могу!

За тридевять земель, пойду, запомни,

За тридевять морей —

В любом краю добуду соль,

Насыплю на ладони,

Чтоб Грузию обрадовать свою.

Светает! И встал над горами туман,

Туман над долинами лег,

Тянется в небе белесая тьма,

Над нею — гранита отрог,

И слышится песня, и песне той дан

Границей небесный порог.

Я слышу: вершина Тетнульда гудит,

Где сказочной Дали приют,

Снопами лучей, всей их связкой горит

Природы незыблемый труд.

Сумрак облака локоном Дали развит,

И «Лилео» ветры поют.

Я вижу: в отчизне восходит рассвет,

А горы в седых облаках,

И от солнца на льду капель радужный свет,

Как родинок блеск на щеках.

Чешуею ингурской форели в ответ

Лед сверкает в несчетных тонах.

Светает! И слышатся звуки трубы:

Спасем тебя, родина-мать!

В бой готовятся гор ледяные столпы,

С героями в бой выступать.

Уж светает! Привет вам, герои борьбы,

Привет, гранитная рать!

Светает! С вершин уползает туман,

Гром утра долиною лег,

В небе тает седых облаков караван,

Светлеет скалистый отрог,

И слышится песня, и песне той дан

Границей небесный порог.

Не помню, снился сон или не снился, —

Но поздно я проснулся

И к скале, взглянув на небо,

Трудно прислонился

В глухой послерассветной полумгле.

Взирают хмуро из-под снежных шапок

Вершины гор, и курится очаг,

И сонная Зекари с боку на бок

Ворочается в травах и ручьях.

И, расщепленный на две половины,

Меня окликнул придорожный бук,

И воды Черной речки, как лавины,

Из русла выйдя, разлились вокруг.

Я крепко спал, пока раскатом грома

Насильно не был поднят ото сна.

Я пробудился…

Пробудился!

Дрема от заспанного сердца отошла.

И по стопам природы

Вниз

По скалам

Я ринулся, —

И молнии зигзаг

Запечатлелся светом отраженным

В слезах моих,

в глазах моих,

в слезах.

С тех пор по следу —

За страдой весенней

Иду, превозмогая забытье,

Чтобы постигнуть тайну пробуждений

И пробужденье

странное

мое.

В Сванетии — в торжественном безмолвии

снегов и гор — я смерти не боюсь!

Руками мощно я ломаю молнии,

и с ветром — равный с равным — я борюсь!

И, наплутавшись по ущельям диким,

ночную непогоду не кляня, я путником,

задумчивым и тихим,

ложусь устало где-то у огня.

И, лежа, я слежу весь вечер длинный,

чтобы огонь до света не погас,

и слушаю я сванский^{80} сказ старинный,

и сон мой после так похож на сказ!

Я сплю над нелюбовью и любовью,

грусть, над тобой и над тобой, вражда.

Мне седловина Ушбы — изголовье,

и мой ночник — усталая звезда.

Днем снова путь… Осыпанный порошей,

средь скал, что так серьезны и строги,

несу с собой хурджин^{81}, почти порожний,

и пол-строки — да,

но какой строки!

Жизнелюбцы всегда ненавидят беду.

Не люблю я печаль. И с тоской не в ладу.

Знаю цену тоске и печали,

Пули волосы мне опаляли.

Да, стреляли в меня — не раз и не два.

Выбивали меня из окопа — не выбили.

И от вздохов моих колыхалась трава:

Только пядь отделяла меня от погибели.

Благодарный судьбе, я лежал на спине

И сквозь битвенный дым видел солнце огромное.

И полнеба пылало в закатном огне,

Словно уголь в печи, докрасна раскаленное.

Это было и сплыло,

Быльем поросло.

А сегодня в Берлине

Почему-то припомнилось!

Пулеметный огонь. Я дышу тяжело.

Над окопом

горячее солнце приподнялось.