Советская поэзия. Том второй

Веет, веет и кружится,

Словно сон лебедей,

Вяжет белое кружево

Над воронкой моей.

Улетает и молнией

Окрыляет, слепит…

Может, милая вспомнила,

Может, тоже не спит.

Может, смотрит сквозь кружево

На равнину полей,

Где летает и кружится

Белый сон лебедей.

Заря над лесом разлилась устало,

Бой отгремел, с огрызком сухаря

Я сел у пня, винтовка отдыхала

У ног моих, в лучах зари горя.

Я ждал друзей, идущих с поля боя…

И вдруг… Где трав серебряная мгла,

В пятнадцати шагах перед собою

Я увидал два черные крыла.

Потом кривая радужная шея

Мне показалась из сухой травы…

Рука — к винтовке, но стрелять не смею…

Ведь он один на берегах Невы…

Земляк! И предо мною голубые

Встают папахи горных кедрачей,

Как бы сквозь сон, сквозь шорохи лесные

Я слышу ранний хохот косачей.

Так, вспоминаю, в голубом томленье

Глаз не сводил я с полулунных крыл…

Легла винтовка на мои колени,

Поднять ее я не имел уж сил.

Да и зачем? Мой выстрел, знаю, меток,

Но птица пусть свершает свой полет.

Охотник я. Я знаю толк в приметах:

«Кто птицу бьет, тот зверя не убьет».

Еще утрами черный дым клубится

Над развороченным твоим жильем.

И падает обугленная птица,

Настигнутая бешеным огнем.

Еще ночами белыми нам снятся,

Как вестники потерянной любви,

Живые горы голубых акаций

И в них восторженные соловьи.

Еще война. Номы упрямо верим,

Что будет день, — мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.

И первый проблеск утра, как стекло.

Мой милый друг, а все-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло.

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней, —

Свой добрый век мы прожили как люди —

И для людей.