Советская поэзия. Том второй

Мгновенный мир мы, по нему скользя

небрежным взором, удержать не в силах.

Мир этот бренный удержать нельзя,

не удержать мгновений наших милых.

Ты выскажись!

Век мчится все равно,

на сто вопросов не дает ответа…

Но никому сказать не суждено того,

что надо высказать поэту.

И ты живи, мгновенья торопя,

и, как века, переживай мгновенья…

И то, что здесь не вдохновит тебя,

лишь это и достойно сожаленья!

Я, словно ношу, мысль одну влачу,

а мысль влачить — нелегкая работа…

Уверовать во что-то я хочу.

И верую я все еще во что-то.

Я верую,

что корни прорастут.

Все снова повторится в результате…

Я повторюсь в стихах,

в которых труд

заложен мой,

я повторюсь

в дитяти.

Все повторится…

Только лишь одно

неверие нас навсегда погубит!

Нам будет все назад возвращено!

Блаженны верящие.

Прав, кто слепо любит.

…Верну назад вот ту, за небосклон

ушедшую давным-давно дорогу…

А если наша жизнь лишь только сон,

тогда жалеть и не о чем, ей-богу.

Обнять весь мир. Забыть, что он громаден.

Как в малой капле, отразиться в нем.

Работа — мост из шатких перекладин,

А молодость — всегда игра с огнем.

По шаткому — беги! Чтобы окрепло

Твое дыханье в муках и в пыли.

Сгори дотла, стань бедной горстью пепла.

Но берегись — крыла не опали!

Но только зорче, пристальней, яснее!

Других сокровищ незачем искать.

Одна беспечность. Только в дружбе с нею.

Беспечность — ветру вольному под стать.

И — в путь! Смотри, как кругозор громаден.

Ты, словно птица, потерялся в нем.

Ты на мосту из шатких перекладин.

Ты существуешь, чтоб играть с огнем.

Спокойно солнце — прямо в вышине.

И листья на деревьях отзвучали…

И мерно воцаряется во мне

таинственность, подобная печали.

Как бы предчуя грозовой разряд,

все замерло… Но вдруг стемнело, ибо

скатилось солнце — как ползет назад

с горы Сизифа^{33} каменная глыба.

Замкнулся круг. Мир отступает вспять.

Казалось бы, природа так устала.

Но камень катит на гору опять,

чтоб вновь зима за осенью настала.

Ты с горечью кривишь в улыбке рот.

В который раз ты в жизни видишь это!

И, может быть, такой круговорот

вот так и будет до скончанья света?!

Зачем природу умную винить?

Не сетуя, живи без опасений,

и оборвется твой удел, как нить,

в какой-нибудь подобный день осенний.

На дворе все в янтарном огне,

Нив зеленых огонь — не помеха,

Улыбаясь, счастливое, мне,

Бродит детство мое под орехом.

И все ближе, а я все слепей,

И уходит оно, голубое, —

А вот мать силой ласки своей

Видит нас пред собою обоих.

И сияет небес высота,

Я один с этим сном златокудрым,

В нем наивность и вся доброта,

А во мне — бурной юности утро.

Где-то песня зари расцвела,

Мы не спали ночей, чтоб иметь ее,

Между нами большая дорога легла,

Встала пятая доля столетья.

Он не высок, его не украшает

Наряд парчовый цвета бирюзы.

Как козьи рожки, нежно выступают

Побеги вновь посаженной лозы.

Но скоро-скоро развернутся почки,

Как птенчики, готовые в полет.

Лоза, как дева, вытянет листочки

И косами тычину обовьет.

И доблестный обрадуется ратник,

Отдавший жизнь за родину свою:

Пустырь, где рос когда-то виноградник,

Опять цветет в родном его краю.

Опять цветет, поднявшись из могилы,

Сокровище народного труда…

Тому, кого бессмертье осенило,

Не суждено исчезнуть никогда.

Лишь ветер подует в дубраве

И снегом потянет с вершин, —

В бокале блеснет саперави,

В столовой зажжется камин.

И явится столик нежданно,

И гости покажутся вдруг.

Кувшинчики, словно фазаны,

Пред ними усядутся в круг.

Сначала их робкие взоры

Бегут к потолку, но потом

Мечты их несутся в просторы,

Весельем дыша и вином.

Несутся в окно, в палисадник,

Над полем летят в тишине,

Где дремлет в снегу виноградник

И ласточек видит во сне.

Пускай безумцем буду я для мира, —

Ты моего желанья не забудь:

Могилу мне под алычою вырой,

Ее цветы мне урони на грудь.

Когда ты сжечь захочешь сердце это —

В любом саду среди окрестных гор

Из розового персикова цвета,

Из ярких маков разведи костер.

Тогда я в дымных траурных обновах,

Как ивериец^{34}, в бурке, на коне,

На крыльях — нет! — на ирисах лиловых

К небесной потянусь голубизне.

Я обезумел в день цветенья мира.

Когда и я покину белый свет,

Могилу мне под алычою вырой,

Сожги в цветах. Других желаний — нет.

Шла разбойничья рать,

Сумасшедшая конница

Листья срыву сбивать, —

Ветви гнутся да клонятся.

Вихрь был послан вперед

Брать деревья под локти.

Цвета женского ногтя

Лепестки — вразлет!

Косит град —

Коса блещет,

Пляшет град —

Листва плещет.

Он добычу наудачу

Выбирает по пути,

Бьет в лицо из девяти

Длинноствольных дамбачей.

Как вино шипучее,

Градины колючие

Переполнили пруды,

Бьются около воды.

Не из клювов ли певучие

Уронили их дрозды?

Колыбель моя в небесах,

Дни младенчества улетели.

Этот град, этот звонкий прах —

Только бисер на колыбели.

Подошла на цыпочках мать

К белоснежной моей постели.

Ах, как мог я так долго спать!

Листья сорваны, ветви смяты,

По стволам пробегает дрожь.

Был на ноготь розоватый

Каждый лепесток похож.

Блещет небо грозным оком,

И, рванувшись наугад,

Двинулись одним потоком

Ветер, небеса и град.

Град и ветер схлынут мгновенно.

Хочешь ли ты стихи сложить,

Чтобы они пошли по Вселенной

Градом греметь и грозой кружить?

Ты не желаешь пути другого,

Только бы с бурей и веком в лад!

Где же твое заповедное слово,

Слово прямое, как этот град?

Иль в грозовом орлином клекоте

Голос твой трепетный пропадет,

Так же как цвета женского ногтя

Все лепестки — вразлет?