Советская поэзия. Том второй

Кемине^{71}! Во славу твою

Племена собрались на той^{72}.

Чередой веселых торжеств

Прославляется образ твой,

Жизнь твоя достойна хвалы,

Стих твой —

грамоты золотой!

Был твой стих жемчужным ручьем,

Грудь твоя —

алмазной горой.

Моего народа любовь,

Незабвенный мастер, тебе!

Ты с весельем дружил: душа

У поющего не строга.

Уток —

девушек ты унес

На зеркальные берега.

Молодицам ты песни пел,

Кемине —

«покорный слуга».

Ты —

бахши^{73} великой любви!

Вся любовь, наш мастер, тебе!

«Мы — у ног Кемине!» —

гремят

Соловьи у кибитки твоей.

Ты умолк. Но стих твой живет

Сотню лет —

словно сотню дней.

Крепнет песня из века в век

Чистотой и силой своей.

Ты певец народной любви,

И любовь наша, мастер, — тебе!

Баев,

ханов,

кази^{74} — их всех

Кемине за ворот держал!

Все богатство твое, певец, —

Огневое сердце твое!

Замиравшее от любви,

Молодое сердце твое!

Окрыленное, как струна,

Ветровое сердце твое!

Запахнувшееся в тряпье,

Кочевое сердце твое!

От него — и песни зажглись,

Наш великий мастер, в тебе!

Ты подрос, и в твоей благодатной тени,

Мой зеленый, мой солнечный сад в Ашхабаде,

Потекли чередой беспечальные дни,

Словно строки дестана в заветной тетради.

На тебя я немало потратила сил,

Но за это мне каждую осень в награду,

Не скупясь, полновесные гроздья дарил

Возле дома разросшийся куст винограда.

Ночь, та темная ночь, перед тем как прийти,

Долго, видно, подспудную злобу копила,

Чтобы наше предгорье, как сито, трясти,

Стены руша и наземь швыряя стропила, —

И засыпала щебнем, втоптала в песок

Размозженные зеленокудрые лозы,

И пролившийся крупными каплями сок

Мать-земля приняла, словно чистые слезы.

Черной тучей над городом ночь пронесло…

Наконец-то заря занялась молодая!

И лучистое солнце над нами взошло,

На горючие раны бальзам проливая.

И на небо высокое глянула я —

Там, как пчелы весной, самолеты гудели:

К нам на выручку верные наши друзья

Из Москвы, из Баку, из Ташкента летели.

С белой марлей в руках наклонясь надо мной,

Мне грузинка по-своему что-то сказала,

И язык ее был для меня как родной,

Потому что я сердцем его понимала…

Над постройками новые зори встают,

Дни проходят в забрызганной краской одежде,

И не знает усталости радостный труд,

И становится город мой краше, чем прежде.

Дни проходят… И я возвратилась в свой дом,

Лучше прежнего стал он — просторный, высокий,

И в ожившей лозе у меня под окном

По весне забродили кипучие соки.

Я проснулась однажды — цветет виноград,

Сад лучами пронизан и залит сияньем;

И подумала я: верно, весь Ашхабад

Дышит этим сверкающим благоуханьем.

За весною и жаркое лето пришло, —

Я запела опять, как певала когда-то,

И на стол мой широкий легли тяжело

Виноградные гроздья в пыльце лиловатой.